Чэсон не мог справиться с волнением и швырял на пол все, что попадалось ему под руку. Он настолько был раздавлен словами Сонгён, что взорвался, увидев, как жена поднимает сумку и идет на выход из дома. Купленные им розы были беспощадно разбросаны по полу.
Оглядевшись, Чэсон заметил лежавший на кухне нож и сделал шаг к нему. Сонгён увидела это, и волосы у нее встали дыбом. Казалось, если она пробудет здесь хоть на минуту дольше, случится непоправимое.
Сонгён распахнула окно гостиной и выбежала на улицу. Все, о чем она могла думать в тот момент, это выбраться за ворота, добраться до соседского дома дальше по улице – и тогда ей удалось бы вырваться из его когтей…
Но Сонгён забыла о том, что она беременна. Муж поймал ее еще до того, как она успела ступить на лужайку во дворе, не говоря уже о воротах. Обхватил ее сзади и, тяжело дыша, приставил другой рукой кухонный нож к ее горлу.
– Если не хочешь умереть, тебе лучше слушаться меня.
Чэсон собирался увлечь ее внутрь, но потом передумал и потащил Сонгён к задней части дома. Она быстро осознала его замысел. Хлипкий забор. Они идут к месту, откуда упала мать Хаён. Сонгён хотела вырваться из хватки Чэсона, но лезвие кухонного ножа, касавшееся шеи, не прибавляло ей решительности.
Чэсон подошел к шаткому забору и надавил на голову Сонгён.
– Как думаешь, что случится, если ты упадешь отсюда? Если удача будет на твоей стороне, то сломаешь ногу; нет – и ты, и ребенок умрете… Даже так не будешь слушаться?
«Больной ублю…» С ее губ рвались ругательства, но она старалась хранить молчание, чтобы не провоцировать его еще больше.
– Ты не можешь сбежать. Я был так внимателен к тебе… Куда же ты пойдешь? Скажи что-нибудь.
Чэсон постепенно подталкивал Сонгён к забору. Прежде чем она поняла это, ее живот коснулся досок. Казалось, забор сломается, если муж прижмет ее к нему еще сильнее. Сейчас Сонгён пожалела, что, после ссоры по поводу забора, спустила на тормозах вопрос с его починкой.
– Ну же, говори, давай! Что будешь рядом со мно…
Внезапно рука Чэсона, удерживавшая жену, ослабла. Сонгён, не теряя возможности, ударила его по руке и отбежала от забора. Кухонный нож упал со скалы. Обернувшись, она увидела запыхавшуюся Хаён. Судя по тяжелому дыханию, та бежала со всех ног.
Уже стемнело, поэтому нож в руке Хаён был не виден. Только увидев, как Чэсон покачнулся, Сонгён догадалась, что Хаён подняла нож на отца. Ей вспомнились слова, когда-то сказанные падчерицей: «У меня должно быть хоть одно оружие, способное меня защитить…»
Чэсон отнял руку от своего бока; по пальцам текла багровая кровь. Он посмотрел на Хаён, не веря собственным глазам, лицо его исказилось в гневе, на лбу вздулись вены.
– Что ты делаешь?! – закричал он. – Быстро отдай его мне!
Хаён замотала головой. Она решила оборвать все нити, связанные с отцом, который долгое время манипулировал ею и действовал ее руками. «Я больше не твоя марионетка».
– Оставь свои приказы. Больше я тебя не слушаюсь.
– Ты обалдела? Как ты разговариваешь с отцом?
– Я бросила своего отца.
Хаён отступила назад, направив нож на Чэсона, и, махнув Сонгён рукой, прошептала:
– Быстро идите к воротам. Скоро приедет госпожа Чхве.
Сонгён не поняла, о чем речь, но изо всех сил рванула к воротам. В тот же момент вспыхнули фары, приближающиеся к вершине холма. Сонгён замахала руками, подавая знак.
Как только машина остановилась, с переднего пассажирского сиденья выскочила Хичжу. Увидев состояние подруги, она потеряла дар речи. Быстро открыла заднюю дверь и усадила ее. Машина тронулась было с места, но тут Сонгён закричала:
– Постой! Нельзя оставлять здесь Хаён!
Хичжу встретилась взглядом со своим мужем, сидевшим за рулем. В тот момент когда тот уже отстегнул ремень безопасности и собирался выйти из машины, они увидели Хаён, бегущую через двор. Чэсона нигде не было видно.
Как только девочка села рядом с Сонгён, Хичжу поспешно бросила:
– Теперь едем.
Хаён смотрела на удаляющийся дом, пока они спускались с холма, затем отвернулась. Ей казалось, что до нее до сих пор доносится голос отца, кричавшего на нее: «Я убью тебя, чертова дрянь!»
Отец обеими руками хватался за кровоточащий бок, но продолжал сыпать угрозами и призывать проклятия на голову дочери. Возможно, на одиннадцатилетнего ребенка это возымело бы эффект, но для Хаён, которой исполнилось семнадцать, подобные угрозы были смехотворны. Общество семнадцатилетних подростков куда жестче и опаснее, чем думают взрослые.
«Помнит ли папа, что вчера у меня был день рождения и теперь мне уже семнадцать?»
Наблюдая за тем, как машина проезжает пропускной пункт Каннына, Хаён думала о Юри, о той ночи, когда она сбежала из дома. Юри до дрожи ненавидела место, где родилась, своих родителей и свою жизнь. Ее бесило, что приходилось жить в среде, которую она не выбирала по собственной воле и которую ей навязали по факту рождения. Она хотела покинуть это место и попыталась сбежать, но у нее не получилось…