Черные собаки

Это невеселое происшествие довлело над ним, когда в самую жару они, отяжелев от еды, взбирались вверх по склону холма к Бержери де Тедена. На полпути они остановились передохнуть в тени сосновой рощицы, перед началом обширного открытого пространства. Бернард будет помнить этот момент всю оставшуюся жизнь. Они успели сделать по глотку из фляжек с водой, и тут его вдруг осенила мысль о недавно минувшей войне не как об историческом, геополитическом факте, а как о почти неисчислимом, близком к бесконечности множестве частных человеческих трагедий, о бездонной скорби, которая, ничуть не теряя накала, ежеминутно распределяется между отдельными людьми, покрывшими континент, как пыль, как споры, чья индивидуальность навсегда останется безвестной и чей суммарный объем горя даже и попытаться себе представить попросту невозможно; груз, который молча несут на себе сотни тысяч, миллионы людей, похожих на эту женщину в черном, которая потеряла мужа и двоих братьев, и за каждым таким горем стоит вполне конкретная, острая, запутанная история любви, которая могла бы сложиться совсем по-другому. Ему показалось, что он вообще никогда раньше не думал о войне, о цене войны. Он был настолько занят деталями своей работы, тем, чтобы исполнять ее должным образом, и самый широкий горизонт для него был — цели войны, победа, статистика потерь, статистика разрушений и послевоенное восстановление. Впервые он ощутил масштаб свершившейся катастрофы с точки зрения человеческих чувств; каждую смерть, уникальную и одинокую, и то горе, которое она влечет за собой, столь же одинокое и уникальное, — всем этим потерям нет места на мирных конференциях, в заголовках газет, в истории, они тихо распределяются по домам, кухням, стылым постелям и мучительным воспоминаниям. Все это пришло Бернарду в голову в лангедокской сосновой роще в 1946 году не как наблюдение, коим он мог бы поделиться с Джун, но как некое глубинное понимание, осознание истины, которое заставило его погрузиться в молчание, а позже поставило перед ним вопрос: какое будущее ожидает Европу, покрытую этой пылью, этими спорами, если полное забвение будет актом негуманным и опасным, а постоянная память — непрерывной пыткой?

Джун эту историю не раз слышала из уст Бернарда, но при этом уверяла, что сама она не помнит никакой женщины в черном. Проходя через Ла Вакери в 1989 году по дороге к дольмену, я обнаружил, что постамент памятника исписан латинскими изречениями. Имен людей, погибших на войне, там не было.

К тому времени, как они добрались до вершины, настроение у них снова улучшилось. Отсюда открывался вид на лежащую позади, в двенадцати километрах от них, долину, и весь проделанный путь можно было отследить как по карте. Именно там они и начали сбиваться с дороги. По схематичному плану, сделанному мадам Орьяк, трудно было понять, где именно нужно сойти с тропы, идущей мимо Бержери де Тедена. Они свернули слишком рано, соблазнившись одной довольно заманчивой тропинкой, проложенной охотниками, которая вьется сквозь заросли тимьяна и лаванды. Особого беспокойства Джун и Бернард не испытывали. Повсюду вокруг были разбросаны выходы доломитовой породы, превращенные водой и ветром в башни и полуразрушенные арки, и складывалось впечатление, что ты идешь по развалинам древнего селения, которые поглотил пышный сад. Они счастливо брели по направлению, которое казалось им верным, примерно в течение часа. Где-то здесь им должна была попасться широкая грунтовая дорога, от которой в сторону пойдет тропинка — крутой спуск мимо Па де ль'Азе и дальше вниз, в Ле Сальс. Пожалуй, даже имея на руках самую лучшую карту, отыскать ее было бы не просто.

Когда день стал клониться к вечеру, они начали ощущать усталость и тревогу. Бержери де Тедена представляет собой длинный приземистый амбар, который прекрасно виден на самой линии горизонта, и они уже двинулись было, превозмогая себя, назад, к Бержери, по едва заметному спуску, когда откуда-то с запада до них донесся странный глуховатый перезвон. По мере того как звук приближался, он постепенно рассыпался на тысячу мелодических тактов, как будто множество глокеншпилей, ксилофонов и маримб соревновались между собой в диком хаотическом контрапункте. Бернарду тут же явился образ холодной воды, капающей на гладкие камни.

Зачарованные, они остановились прямо на тропинке и стали ждать. Сначала они увидели только облако охряной пыли, подсвеченное низким, но все еще отчаянно жарким солнцем, а потом из-за поворота тропинки показались первые овцы. Они явно были напуганы внезапной встречей, но назад, против накатывающей сзади овечьей реки, повернуть уже не могли. Бернард и Джун взобрались на валун и стояли там в клубах пыли и нарастающем трезвоне колокольчиков, дожидаясь, пока пройдет стадо.