— Кошка! — Он вытащил сигарету из моих пальцев. Он старался говорить как можно мягче, тоном, каким уговаривают человека на грани суицида — чуть испуганным, то и дело срывающимся в синкопу. Дыхание вылетало изо рта Лина белым паром. В последние минуты он снова замерз. — Ты не несешь за него ответственность.
Я дохнула на кончики пальцев — ногти у основания уже посинели.
— Он мой лучший друг.
— А еще он конченый дебил. — Лин ощетинился гневом — не злобой, он никогда ничего не делал вполсилы, — словно пес, которого погладили против шерсти, и нехорошо улыбнулся.
Я кивнула. Больше говорить было не о чем, так что какое-то время мы просто сидели, передавая друг другу сигарету, пока та не превратилась в уголек. А Фаиз и Филлип меж тем собачились. Они перешли на личности, на мелкие поганые оскорбления, они пропускали через мясорубку долгие годы своей дружбы, пока не размололи все секреты в фарш. В любую секунду чьему-то терпению, чьей-то шее или чьему-то хребту мог прийти конец.
Я оглянулась. Охагуро-бэттари улыбалась, как дебютантка на балу, в ожидании своего окровавленного суженого. Его последнего зашатает от жажды убийства, она узнает его по топору в руках. Он станет последним выжившим, мистером Пленных Не Беру.
— Слушай, я не буду оскорблять твой интеллект. Мы оба точно знаем, что случится дальше. Один из них, — Лин показал подбородком на спорщиков, переплел свои пальцы с моими и стиснул, а я стиснула в ответ, как можно сильнее, словно, вцепившись друг в друга, мы могли удержаться в здравом уме, — скажет какую-нибудь запредельно тупую хрень. Другой взовьется. Если это будет Фаиз, то адреналин ударит ему в голову, он бросится на Филлипа, и они будут бороться, пока Фаиз не ухитрится случайно насадить Филлипа на какой-нибудь предмет интерьера.
— А если это будет Филлип?
Смех Лина был похож на лай, на хлюпанье гнойной раны.
— Фаиз умрет по-любому. Целую, ваш кэп.
В этом и заключается главная засада в ужастиках.
Все знают, что будет дальше, но всех увлекает инерция, каждое решение влечет за собой адекватную и оправданную реакцию. Понимать, что надо остановиться, вовсе не значит быть в состоянии остановиться...
Первый ход сделал Филлип.
Будь я азартным человеком, я бы поставила на то, что первым из патовой ситуации попытается выбраться Фаиз. Я бы поставила на его идиотизм. В горе мы все становимся хуже. Но нет, на метафорический спусковой крючок нажал Филлип; костяшки его пальцев были вымазаны в крови, когда он отдернул руку от киноварно-черного лица Фаиза. Тот вытаращил глаза, сложив ладонь чашечкой под подбородком. Переносица Фаиза разломилась на три части, кончик носа вдавился в лицо. По его лицу ручьями лились кровь и сопли.
— Ты мне нос сломал.
Ти ме нос самал. Трудновато следить за произношением, когда твоя носовая перегородка расплющена, а рот слипается от соли и слизи. Фаиз сглотнул, потер большим пальцем подбородок, красный и мокрый.
— Я… — Филлип встряхнул кулаком и ошеломленно уставился на Фаиза. Золотой мальчик Филлип, хороший парень Филлип, лучший выпускник, семь лет подряд завоевывавший титул Подающего Большие Надежды, рухнул в грязь, превратился в обычного гопника, чьи руки вымазаны чужой кровью. Он провел ладонью по своей щеке, оставив на коже четыре красные полосы. — Я не хотел.
Его приглушенный голос был полон стыда за грех, совершенный против здравого смысла. Такие, как Филлип, не должны махать кулаками. Однако у всякого правила есть исключение.
— Ты мне нос сломал, козел.
— Я нечаянно…
— Сука, ты мне врезал.
— Чувак… прости. Я не хотел тебя бить. Ты просто с катушек слетел, и я… я не знал, что еще делать. Слушай, ну я нечаянно. Я не подумал… — Он выдохнул. — Я не подумал.
Рядом со мной Лин расправлял плечи, распрямлялся во весь свой рост — тощий, как мои тающие надежды. Охагуро-бэттари. Черные зубы. Одни лишь черные зубы, покрытые танинной кислотой и соединением трехвалентного железа. Моя бывшая как-то рассказала мне, какую мазь использовали аристократы: к железным стержням, растворенным в уксусе, в чае, в саке, добавляли галлы с листьев сумаха и размешивали, пока не получалась вязкая субстанция.
На секунду я задумалась, какова эта смесь на вкус, будет ли язык охагуро отдавать медью, смогу ли я утешиться сознанием того, что последний поцелуй в моей жизни будет с призраком мертвой женщины.
— А вот сейчас мы все умрем, — прошептал Лин.
Фаиз вытащил нож. Разумеется! Сюжет не предусматривал вариантов, в которых он не сорвался бы, не нашел бы нож, или пистолет, или кусок стекла. Что-нибудь достаточно тяжелое, чтобы раскроить череп, превратить мозги в кашу. С легкими, полными назревающего крика, я вскочила на ноги — и тут он ударил. Взмахнул рукой безыскусно, нож — это нож, это острый предмет, предназначенный рассекать кожные покровы, вскрывать тело, впуская в его недра свет.