Черные звезды

— Хорошо, поджигатели войны — безумцы. А вы? Ваше решение? Ведь это — самоубийство! Вы хотите заморозить себя на восемнадцать тысяч лет!

— Ну, зачем же так просто: «заморозить», — спокойно возразил Берн. — Здесь целый комплекс обратимой смерти: охлаждение, усыпление, антибиотики…

— Но ведь это же самоубийство! — закричал Нимайер. — Вы меня не переубедите. Еше не поздно…

— Нет. Риск здесь не больший, чем при любом сложном эксперименте… Вы же слышали, как лет сорок назад в сибирской тундре из слоя вечной мерзлоты извлекли труп мамонта. Мясо его настолько сохранилось, что им охотно питались собаки. Если труп мамонта в случайных естественных условиях сохранил свежесть десятки тысяч лет, то почему я не смогу сохранить себя в научно рассчитанных и проверенных условиях? А ваши полупроводниковые термоэлементы последнего типа позволят надежно и просто преобразовать тепло в электрический ток да заодно еще дадут охлаждение. Я полагаю, что они не подведут меня за эти восемнадцать тысяч лет, а?

Нимайер пожал плечами и, будто нехотя, сказал:

— Термоэлементы, конечно, не подведут. Это предельно простые устройства, да и условия в шахте для них самые благоприятные: малые колебания температуры, отсутствие влаги… Можно, поручиться, что они выдержат этот срок не хуже мамонта. Ну, а остальные приборы? Если за восемнадцать тысячелетий придет в негодность хоть один…

Берн расправил тело и потянулся на фоне звезд.

— Остальным приборам не придется выдерживать этот громадный срок. Они сработают только дважды: завтра утром и через сто восемьдесят веков, в начале следующего цикла жизни нашей планеты. Все остальное время они будут законсервированы вместе со мной в камере.

— Скажите, профессор, вы… по-прежнему твердо верите в конец нашего человечества?

— В это страшно верить, — задумчиво сказал Берн. — Ведь, кроме того, что я ученый, я еще и человек. Поэтому я хочу посмотреть сам… Проверить… Ну, давайте спать, завтра нам предстоит еще немало работы.

Нимайер, несмотря на усталость, плохо спал в эту ночь. То ли от жары, то ли под впечатлением устрашающих рассказов профессора мозг его был возбужден и сон не шел. Как только первые лучи солнца коснулись палатки, он с облегчением встал. Берн, лежавший рядом, тотчас же открыл глаза:

— Начнем?

…Из прохладной глубины шахты был виден кусочек необыкновенно синего неба. Внизу узкий ствол расширялся. Здесь, в нише, стояла большая камера — установка, которую Нимайер и Берн монтировали последние дни. К ней из песчаных стенок шахты шли толстые кабели от термоэлементов.

Берн в последний раз проверил работу всех приборов в камере. Нимайер по его указанию выдолбил вверху шахты небольшое углубление, заложил в него заряд взрывчатки и провел провода в камеру. Все приготовления были окончены, и они выбрались на поверхность. Профессор огляделся.

— Сегодня пустыня выглядит прекрасно, правда? Ну вот, дорогой мой помощник, кажется, все. Через несколько часов я приостановлю свою жизнь — это будет то, что вы неостроумно назвали самоубийством. Смотрите на вещи просто. Жизнь, эта загадочная штука, смысла которой непрестанно ищут, — только короткий штрих на бесконечной ленте времени. Так пусть моя жизнь будет состоять из двух штрихов… Ну, скажите же что-нибудь напоследок — ведь мы с вами редко разговаривали «просто так».

Нимайер покусал губы, помолчал.

— Я, право, не знаю… Что я скажу? Мне все еще не верится, что вы пойдете на это. Я боюсь верить.

— Гм! Вот вы и уменьшили мое волнение, — улыбнулся Берн. — Когда кто-то за тебя волнуется — не так страшно. Не будем огорчать друг друга долгим расставанием. Когда возвратитесь, инсценируйте катастрофу вертолета, как мы решили. Вы сами понимаете, тайна — необходимое условие этого эксперимента. Через полмесяца начнутся осенние бури… Прощайте… И не смотрите на меня так: я переживу всех вас! — Профессор протянул руку Нимайеру.

— Камера рассчитана на одного? — вдруг спросил Нимайер.

— Да, на одного… — На лице Берна появилось теплое выражение. — Я, кажется, начинаю жалеть, что не убедил вас раньше. — Профессор стал одной ногой ид.

лесенку. — Через пять минут отойдите от шахты! — Его седая голова исчезла в глубине ствола.

…Берн наглухо завинтил за собой люк камеры. Сидя, он переоделся, натянул на себя скафандр со множеством трубок и улегся в ванну из губчатой пластмассы, наполненную тускло блестевшей, густой жидкостью. Тело его погрузилось на дно, а затем чуть всплыло и повисло в жидкости. Профессор шевельнулся — было удобно, нигде не давило. Перед его лицом на пульте спокойно светили сигнальные лампочки, докладывая о готовности приборов.

Профессор нащупал кнопку взрывателя и, несколько помедлив, нажал ее. Он почувствовал легкое сотрясение; звук в камеру не проник. Шахта засыпана. Последним движением Берн включил насосы охлаждения и наркоза, уложил руки в удобные подлокотники и, устремив взгляд на блестящий шарик в потолке камеры, начал размеренно считать секунды…