Черные звезды

Сейчас в аудиториях было пусто — летнее время. Только за одной дверью читали лекцию. Ильин прислушался. Медлительный хрипловатый голос показался ему знакомым.

— Сегодня, друзья мои, — говорил лектор, — вы впервые пришли в наш институт. Вы хотите посвятить себя звездоплаванию, этой трудной и благородной отрасли человеческого знания. Наука эта, возникшая совсем недавно, требует от человека всей его жизни, требует самоотверженности и смелости. Вы знаете, что за последние годы было совершено не так много полетов и первый из них закончился гибелью единственного пассажира — моего руководителя и друга, конструктора Ильина.

«Рюмин?!» — узнал Ильин. Он сразу вспомнил врезавшиеся в память последние часы перед стартом.

— Причины аварии ракеты Ильина так и остались невыясненными, — продолжал Рюмин. — Вероятнее всего, ее повредили метеориты. Неудача заставила нас проверить всю конструкцию и задержала следующий полет на два с половиной года. И самое грустное, мы потеряли талантливого конструктора, который так много мог бы еще сделать…

Ильин рывком открыл дверь. Желтая от солнца аудитория амфитеатром уходила кверху. Сотни юношеских глаз внимательно глядели на кафедру, где стоял постаревший, грузный и обрюзгший Рюмин.

Аудитория недовольно загудела. Рюмин нахмурился, глянул через плечо…

Схватившись рукой за сердце, он остекленевшими глазами смотрел на вошедшего.

Сбежавшиеся вниз слушатели увидели плачущего «железного Рюмина» и наклонившегося над ним человека. Казалось, он только что сошел с памятника — такой же худощавый и в комбинезоне. Только человек этот был совершенно седой.

Пробуждение профессора Берна

Рассказывают, что именно в 1952 году, когда мир угнетала величайшая нелепость XX века, называемая «холодной войной», профессор Берн перед большой аудиторией дословно произнес невеселую остроту Эйнштейна: «Если в мировой войне № 3 вздумают воевать атомными бомбами, тогда в мировой войне № 4 будут воевать дубинками…»

Это была одна из последних лекций профессора Берна, которого называли «самым угрюмым, скептическим умом XX столетия». Осенью того же 1952 года ученый погиб во время своей второй геофизической экспедиции в Центральную Азию.

Спасшийся второй участник этой маленькой экспедиции, инженер Нимайер, позднее рассказывал:

— Мы переправляли нашу базу на вертолете в глубь пустыни Гоби. В первый рейс, погрузив приборы и взрывчатку для сейсмологических исследований, вылетел профессор. Я остался охранять остальное снаряжение. Когда вертолет взлетел, в моторе что-то испортилось, и он стал давать перебои. Потом мотор совсем заглох. Вертолет еще не успел набрать скорость и поэтому стал быстро снижаться вертикально с высоты сто — сто двадцать метров. Когда машина коснулась земли, произошел сильный — в два раската — взрыв. Должно быть, снижение оказалось таким стремительным, что от резкого толчка детонировали взрыватели. Вертолет и все его содержимое вместе с профессором Берном разнесло буквально в пыль…

Этот рассказ Нимайер слово в слово повторял всем осаждавшим его корреспондентам, ничего не прибавляя и не убавляя. Специалисты нашли его убедительным* Действительно, снижение груженого вертолета в нагретом и разреженном воздухе высокогорной пустыни должно было произойти ненормально быстро. Толчок при посадке мог привести к таким трагическим последствиям. Следственная комиссия, вылетевшая на место катастрофы, подтвердила эти предположения.

В действительности все было иначе. Один лишь Нимайер знал об этом. Но он даже перед смертью не выдал тайны профессора Берна.

…Тот участок пустыни Гоби, куда добралась маленькая экспедиция Берна, ничем не отличался от других. Такие же застывшие волны песчаных барханов, показывающие направление последнего ветра; такой же серо-желтый песок сухо скрипит под ногами и на зубах;; то же солнце, ослепительно белое днем и багровое к вечеру, описывает за день почти вертикальную дугу в небе. Ни деревца, ни птицы, ни тучки.

Листок блокнота, на котором были записаны координаты этого места, профессор Берн сжег, как только они разбили лагерь и отыскали шахту, вырытую во время прошлой экспедиции. Таким образом, в описываемую минуту эта точка пустыни отличалась от остальных только присутствием двух человек — Берна и Нимайера. Они сидели на раскладных полотняных стульях вблизи палатки. Невдалеке поблескивали серебристый фюзеляж и лопасти винтов вертолета, похожего на громадную стрекозу, присевшую отдохнуть на песок пустыни. Солнце посылало свои последние лучи почти горизонтально, от палатки и вертолета уходили за барханы длинные причудливые тени.

Берн говорил Нимайеру: