Черный амулет

Хорошо, спасибо. – Туровский кончил записывать и поднял глаза на разноцветные огоньки мнемосхемы. Тут же сорвал трубку радиосвязи: – Двенадцатый, Двенадцатый, вызывает Первый. Двенадцатый, слышишь? А, ты уже на связи! Хорошо, что на связи. Дуй на Витебский проспект. В квадрате бэ-шесть по улитке восемь еще один лежит. Между скамейкой и мусорной урной. Двенадцатый, как понял?.. Да, между скамейкой и урной…

Подполковник Киселев терпеливо дождался окончания важных переговоров и уточнил:

– Индийский, что ли?

– Цейлонский. Чтобы улучшить вкус, цейлонцы додумались при переработке чайные листья в золотой фольге нагревать. Можете себе представить?

Подполковник присвистнул.

– Золотой чаек, значит, пьем?

– Выходит, так.

– Слушай, Туровский, а что это за народ – цейлонцы? По-моему, они правильно не так называются. Цейлон – это что?

– Остров… Милиция. Дежурный слушает… Киоск «Роспечати»? Стекло разбито? Вы видели, кто разбил?.. Ну, а что вы нам звоните? В «Роспечать» нужно звонить.

Подполковник сделал очередной глоток и с наслаждением закурил.

– Да, Туровский, с твоим чаем «съесть» сигаретку не хуже, чем с пивом. Ты мне напомни, страна-то там как называется?

Не Цейлон же.

– Шри Ланка, Алексей Ильич. Столица – Коломбо, я на пачке прочел.

– Вот! Вот теперь я вспомнил, что за народ там живет. Ланкийцы! Ланкийцы и тамилы. Ланкийцы держат власть, а тамилы ведут с ними партизанскую войну.

– Но это не мешает производству лучшего в мире чая, – заметил майор.

– А ты Чечню вспомни. Там – война.

А вокруг – мир. Что до войны чеченцы производили ценного для страны? Ничего. Кроме фальшивых банковских авизо.

Я думаю: тамилы ничем не лучше. Бездельники, жулики и забияки.

– А знаете, Алексей Ильич, как демократы войну в Чечне окрестили? Ментовская война!

Глаза на полном лице подполковника озарились недобрым огнем. Он сказал себе под нос:

– Суки. Все бы им опоганить. Ничего.

Мы еще поквитаемся с господами демократами.

Туровский расслышал. Понял, что шефа захлестнули эмоции, и последние слова явно не для посторонних.

– А что, Алексей Ильич! Мы ж там с вами два месяца оттрубили. Много мы армейских частей видели? Повсюду ОМОН. Потому что главный застрельщик войны до победного конца был наш министр.

– Бывший, – процедил сквозь зубы Киселев. – Хорошие люди у нас в руководстве не задерживаются.

– Милиция. Дежурный слушает… На какой станции? Так что же вы в отделение милиции прямо в метро не зашли?..

Где стоит этот, как вы его называете, портфель… Да-да, не портфель, а саквояж?

Прямо у подножия? Сообщение принято.

Спасибо… Алексей Ильич, в метро, на Собчаковской кем-то оставлен саквояж.

Прямо у пьедестала памятника Собчаку.

Гражданин уверен, что террористы подложили бомбу.

– Блин! – выругался подполковник Киселев. – Тяжелый день – понедельник. Немного мы с тобой до вторника не дотянули. Считанные часы остались. Черт дернул Чечню вспоминать!

– Вот всегда так, – сокрушенно промолвил майор. – Начинается все с хорошего чая, а заканчивается бомбой в метро…

Подполковник глянул сурово. Мол, хватит антимонии разводить. Приказал:

– Давай так. Свяжись с Собчаковской, чтоб охрану выставили. Чтоб никто хренов саквояж не ворохнул. Я пойду саперов организую и начальству доложу.

Пускай решают. Будем движение поездов приостанавливать, как в прошлый раз, или нет? Пассажиров будем эвакуировать или как?

– И вообще, общественность будем оповещать или что? – поддакнул майор Туровский, а после нажал нужный рычажок, снял нужную трубку и сказал: – Собчаковская? Дежурный. Значит так, старший лейтенант. У подножия Собчака встань лично… Нет, Собчак хоть и из цветных металлов, но его никто пока выкрадывать не собирается. Там саквояж с часовым механизмом. Жди саперов…

Как – чей след? Слушай, ты мне глупые вопросы не задавай. Я тебе не комиссар и не политрук. Чей может быть след? Чеченский, конечно…

30

Звуки неслись именно из той камеры, в которую Кофи упрятал Василия Константиновича. Вождь выплюнул кровь и хищно облизнулся. Язык покрылся мукой. Мука смешалась с кровью. Во рту образовалось тесто.

Кофи механически его проглотил. «Кофи!» – разобрал он свое имя. В ответ он прокричал, едва не касаясь окровавленным ртом белой двери холодильника:

– Ну что, чучело, живой еще? Я тут регулятор температуры повернул вправо.

Долго мучиться не придется.

– Хорошо, я умру, – раздалось очень глухо, как из подземелья. – Скажи только, за что ты убиваешь Кондратьевых?

Вождь оскалился. "Странный вопрос!

И правда хорошо, что этот белый не подох сразу. Поговорим". Он крикнул:

– Неужели не догадываешься?

– Нет! – прозвучал ответ.

– Ну так знай теперь. По закону моего народа за убийство матери сын должен уничтожить всю семью убийцы до третьего колена!

Василию Константиновичу словно стало теплее в двадцатиградусный мороз.

Тайна отступала. Его семья – жертва чудовищного недоразумения!

– Я никогда не убивал женщин.

– Нет, ты убийца. Твой сын показывал французский нож. Этим ножом ты зарезал мою мать в лесу в стороне Абомея. – г – Вождь выплюнул кровь, которая непрерывно продолжала набегать. – Это было двадцать пять лет назад. Настал час расплаты.