Черный Арагац

Купе оказалось пустым, бронзовые ручка двери пускала солнечные зайчики. Из потушенных ламп пахло керосином. Он занял место на мягком диване у окна, вынул из саквояжа книгу и положил её на стол. Слава богу, что в подобных отделениях не имелось верхних полок и потому не стоило ожидать более трёх соседей. А если повезёт, то, возможно, до Ростова он будет вояжировать в полном одиночестве. Ведь не каждый может позволить себе путешествовать первым классом. Собственно говоря, для студента факультета восточных языков Императорского Санкт-Петербургского университета первый класс был непозволительной роскошью, но так решил его отец — гласный городской думы и одновременно основной пайщик ставропольского завода земледельческих орудий «Хлебопашец» Пантелей Архипович Ардашев, внёсший в уставной капитал товарищества шестьдесят процентов собственных средств. Первую продукцию завод начал выпускать только в мае этого года, но, как писала газета «Северный Кавказ», «из-за обильного урожая хлебов в Ставропольской губернии спрос на земледельческие машины и орудия возрос». Заказов было так много, что новое производство не могло с ними справиться. В видах сохранения покупателей было решено приобрести необходимое количество сельскохозяйственных орудий на плугостроительном заводе «Аксай», что в Ростове-на-Дону, для последующей продажи в Ставрополе. Теперь крестьянам не нужно было ехать за плугами, боронами и сеялками в соседнюю область. Всё можно было купить здесь. С этой целью и был открыт магазин от завода «Хлебопашец» с одноимённым названием. Особенным спросом у крестьян пользовались конные молотилки и приводы, а также одно и многолемешные плуги. В будущем планировалось, что выпущенная товариществом «Хлебопашец» продукция заменит «Аксайскую», но сейчас стояла другая задача — удовлетворить ажиотажный спрос. А возник он благодаря тому, что в сёлах Ставропольской губернии начало действовать поддержанное генерал-губернатором Н. Е. Никифораки общественное самоуправление, которое не только решало вопросы текущей жизни (например, сколько зерна следует хранить селу на случай неурожая в так называемом общественном магазине), но и вскладчину открывало местные, совсем небольшие банки с капиталом пять-шесть тысяч рублей. Теперь крестьяне могли в долг покупать в Ставрополе земледельческие орудия и даже паровые машины под векселя банка, открытого односельчанами. К тому же управляющим завода «Аксай» был давний армейский приятель отца Клима — отставной полковник Виктор Тимофеевич Верещагин. Тринадцать лет тому назад он, командуя передовым отрядом, потерял руку в сражении с турками под Карсом. Ему-то и отписал Пантелей Архипович письмецо с просьбой о срочной поставке в Ставрополь земледельческих орудий и заодно попросил скидку в десять процентов, объяснив её тем, что ему предстояло ещё оплатить доставку товара поездом до станции Невинномысская, а оттуда на волах везти уже в губернскую столицу, не имеющую не только вокзала, но даже и близлежащих товарных железнодорожных путей. Верещагин в просьбе не отказал, но поставил условие: оплата должна быть произведена наличными и полным авансом. Старший Ардашев поразмыслил, но выхода не было. И второго дня он отбил в Ростов-на-Дону телеграмму: «Согласен. Встречай сына завтрашним поездом».

Но стоит добавить, что перед этим событием Клим ни сном ни духом не ведал о замысле родителя. Ещё в июне, сдав экзамены, он получил увольнительное свидетельство университета и приехал в Ставрополь. Первым делом студент навестил теперь уже иеродиакона Ферапонта[4], помогавшего священнику в храме Святых Петра и Павла, что при Тюремном замке, приближать к Господу души грешников, преступивших закон. Бывший псаломщик Успенского храма, принявший монашеский постриг, изменился, и, как показалось Ардашеву, не в лучшую сторону. Его взгляд потух, и лицо, словно замороженное, не выражало эмоций. Он всё больше безмолвствовал, ни о чём не спрашивал и на вопросы отвечал неохотно. Когда паутина молчания, разделявшая друзей, стала невыносимой, Клим понял, что прежних отношений между ними уже не будет. Прощаясь, он заметил в глазах Ферапонта ту самую грусть, которая читается во взоре безнадёжно больного, смотрящего вслед уходящему от него здоровому родственнику.