Черный человек. Книга 2

— Подкорка височной доли два, уровень сознания, — просочился в голову бестелесный пси-голос Гиппократа. — Порог димидиат серв. Эффект иллюзорного бытия. Полная потеря ориентации, утрата жизненных реалий. Коррекции не поддается. Необходима немедленная операция в условиях института!

— Без советов, Умник! — огрызнулся Мальгин, примериваясь второй, «хирургической» половиной сознания к безошибочному пси-уколу. — Как физика?

— Тургор падает, дыхание слабое, поверхностное, пульс нитевидный. Прогноз остановки сердца — две-три минуты.

— Успею. Зондирование активное, выпад альфа! — Мгновенно вспотев, Мальгин сделал гигантское усилие и рассеял микроскопическое, в несколько нанометров[39], скопление «шлаковых» нейроструктур, созданных влиянием наркоклипа.

Вторая «половина» сознания сначала ничего не заметила, пейзаж перед глазами хирурга не изменился, но затем проявились последствия операции: тела своего Мальгин не чувствовал, хотя и управлял им, как летательным аппаратом; в настоящий момент он висел над рекой неподвижно и вдруг испытал ощущение полета — серо-черная равнина «внизу» побежала назад, открывая новые и новые пространства. Внезапно она налилась багровым свечением, с гулом содрогнулась, выгибаясь куполом, потом прогнулась, как резиновая, несколько раз дернулась и затихла. Тронулась река, потекла, зарябила мелкими волнами, но вскоре остановилась, застыла, в пустыню снова вернулась тишина. Сердце… один удар сердца в десять секунд… Мальгин положил руку на левую грудь Купавы и дважды с силой нажал. Один удар сердца в десять секунд — это граница жизни. Ну же, давай!

Новый двойной удар потряс равнину, однако свечение почвы после него ушло не сразу. Годится, живем! Поехали дальше…

Рельеф пустыни ринулся навстречу с нарастающей скоростью, за горизонтом показались горы, угрюмые, фиолетово-синие, с недобрым голубым блеском, покрытые мрачным черно-зеленым великаньим лесом. Приблизились, закрыли горизонт со всех сторон. Поле зрения сузилось, взгляд то и дело натыкался на чудовищные стволы, переплетение ветвей, лиан, кустов, навалилось ощущение душной жаркой парилки. «Я, обезумевший в лесу Предвечных Числ», — всплыли в памяти строки Верхарна, столь любимого Даниилом Шаламовым. Откуда-то сверху вдруг посыпались камни, превращаясь в чудовищных птиц с тремя и больше головами, одноруких и многоногих уродов, кентавров, чертей, динозавров, химер… Увидели человека, повернули к нему, открывая пасти.

— Сказочные конфабуляции[40], — струйкой снежной поземки просвистел голос Гиппократа. — Искажение восприятия в зоне дельтависочной доли, пси-корректировке не поддается, необходимо координированное хирургическое подавление.

Мальгин не ответил. Для изменения психического состояния Купавы и вывода ее из транса ему нужна была предельно высокая степень концентрации внимания. Он выхватил меч, отразил атаки летающих ящеров, сшибая им головы, отрубил неосторожно приблизившимся чудовищам когтистые лапы, остальные остановились в нерешительности…

Вторая часть личности хирурга в этот момент превратилась в разящий луч лазера и в три касания разрушила ансамбль новорожденных, чуждых организму нейроструктур (сердце Мальгина дало сбой, болью отозвавшись в голове, — он работал на уровне физического воздействия, требующего невероятной выносливости и отнимавшего громадное количество энергии).

Химеры и динозавры в лесу «блаженных мечтаний» Купавы растаяли, как дым, лес посветлел, чернота из него ушла, он уже не страшил, а манил отдохнуть…

— Зондирование пассивное-гамма.

— Падение тонуса.

Мальгин слепо нащупал инъектор и сделал Купаве укол адаптогена.

— Я имею в виду — у вас, — бесстрастно сообщил Гиппократ.

Мальгин сделал укол себе. Полегчало.

— Поехали дальше. Кажется, я уже вижу финал.

— Финал потребует по крайней мере двух десятков операций одновременно.

— Справлюсь!

Хирург уже нащупал цепь ассоциаций, уводившую сознание Купавы все глубже и глубже в пучину ее неконтролируемых эмоций и пси-состояний, и шел по «следам» пси-наркотика, преодолевая сопутствующие болевые ощущения и удары фрустированной психики женщины. Усилием воли он смог бы изменить модальность сигналов боли, то есть переключить собственные болевые ощущения на приятные, но тогда ему не удалось бы определить границы нейроподавления и остановить начавшийся процесс распада психики.

Склон мрачной, ощетинившейся скалами горы, дорога, вьющаяся между гигантскими обломками и выступами бурой и коричневой породы, пропасть справа, бездна…

Мальгин в странной машине на колесах мчится по дороге куда-то вверх, рискуя свалиться в пропасть, а впереди еще одна машина, корпус отливает золотом, на корме то появляется, то исчезает буква «К», напоминающая иероглиф, в кабине — женщина… Женщина?! Ну, конечно, это Купава!

«Жми!» — хочется крикнуть Мальгину, но пилот — он сам, вернее водитель, и машина, которую он ведет, не современный аппарат, а старинный автомобиль, хотя и зализанных скоростных форм.