Черный человек. Книга 2

Автомобиль вдруг на мгновение расплылся облаком, превратился в коня, в ушах засвистел ветер, стал слышен стук копыт, в пояснице тряско отозвалось седло, но длилось это недолго, конь снова превратился в машину на колесах, и надо было во что бы то ни стало догнать ту, что мчалась впереди…

— Коррекция невозможна, — противным свистом ворвался в уши голос Гиппократа. — Операционное поле слишком большое, около трех десятков участков.

— Заткнись! — в бешенстве рявкнул Мальгин.

Он снова то скакал на коне за беглянкой, то мчался за ней в машине, петляя по жуткой горной дороге, то полз по кручам, сбивая руки в кровь, то летел на тарахтящем аппарате под названием вертолет: сознанием управляли дорожки ложной памяти Купавы и ее переживания, отстраниться от них было почти невозможно, приходилось терпеть.

Ему наконец удалось довести концентрацию воли, а с ней и напряженность собственного «скальпеля» — пси-поля до нужной кондиции и вонзить «иглы-щупальца» в электронно-ионный конденсат нейронных узлов.

Взрыв! Всплеск огня и веер дыма! Что-то больно ударило в грудь, сердце с трудом справилось со своим кровным делом — снабжением кислородом работавшего на пределе мозга. В глазах потемнело…

— Пранаяма[41], — долетел слабый, как вздох умирающего, голос Гиппократа. — Прошли фазу самадхи[42]…

Хирург снова обрел способность «видеть».

Он догонял «автомобиль» Купавы, догнал, ударил бортом в борт, отбрасывая от пропасти справа, еще и еще раз.

Скрежет металла, удар, кувырок через голову, звезды в глазах, мгновенная боль в голове, ватная тишина…

— Спазм перикарда, — прошипело в ушах, как вода на раскаленной сковороде (Гиппократ). — Начались судороги. Необходима стимуляция ЦНС…

Мальгин с трудом выплыл из колодца тишины, чтобы сообразить, о чем идет речь, но руки уже сами, автоматически, нашли инъектор, сделали Купаве укол и массаж груди.

Что-то огромное и бесформенное шевельнулось вдруг в голове, появилось ощущение, будто его накрыла мрачная тень хищной птицы. Кто-то чужой посмотрел на него тяжело и неодобрительно, снова шевельнул вселенную его мыслей и чувств. Чужой. Внутри. «Черный человек»!

— Не мешай! — взмолился Мальгин, преодолев волну слабости и тошноты. — Прошу тебя, только не сейчас!

Закончу — бери меня теплого…

Ощущение взгляда ослабело.

Очнувшись от псевдозабытья, Мальгин увидел горящую слева машину и Купаву, сползающую к пропасти со счастливой улыбкой на губах. Лицо ее было разбито, на груди расплывалось красное пятно, платье было изодрано, туфли отсутствовали, в одной руке намертво зажат «стакан», подаренный Шаламовым. Сил Мальгину хватило лишь на то, чтобы выкарабкаться из покореженной кабины, упасть на камни и преградить Купаве путь к пропасти. Вниз посыпались каменные обломки, отзываясь при ударах странным булькающим эхом, исчезли в черно-багровой пелене, скрывающей дно провала.

— Дно-дно-но-но-но… — раздался чей-то гулкий шепот. Чей? Гиппократа? Свой собственный? Или таинственного наблюдателя, чье присутствие Мальгин почувствовал внезапно?

— Коррекция не проходит…

— Необходима компьютерная коррекция с фиксацией мысленного усилия…

— Соберись, фиксируй внимание! Не расплывайся… А это еще кто? Может, Харитон?

— Оперативное поле — семьдесят точек…

— Она сопротивляется… падение вниз — атрофия чувства…

— Работай в резонансе, попробуй внушить когнитивную карту.[43]

Купава вдруг открыла глаза, увидела Мальгина, и лицо ее мгновенно исказилось: гнев, горечь, ненависть и ярость волнами побежали по нему, как круги по воде.

— Уйди! — Крик ее резанул слух, породил луч боли, пронзивший сердце хирурга. — Не имеешь права! Ты чужой мне, чужой! Уйди, я хочу покоя… покоя… покоя…

Слово «чужой» отозвалось сотрясением головы и колющими спазмами желудка. Клим едва удержал контроль над второй «половиной» сознания — хирургической.

Купава обогнула лежащего Мальгина, подползла к краю обрыва, посмотрела вниз и зажмурилась на мгновение. И тогда хирург, покрывшись жгучим потом от усилия, бросил непослушное тело к ней. Купава царапалась, стараясь вырваться, молотила его кулачками по лицу, кричала, а он, прижимая к себе драгоценную ношу, отползал от обрыва все дальше и дальше, в то время как второе «я» хирурга делало свое дело, стирая зарождающиеся ядра изменений психики…

Гора задрожала, с грохотом обрушилась в пропасть соседняя скала, камень под ногами Клима поехал, как живой, рухнул вниз, но хирург все же удержался, одной рукой намертво вцепившись в острый выступ породы, а второй удерживая затихшую женщину. Снова появилось ощущение зависшей над головой гигантской птицы; ее тень, холодная и тяжелая, накрыла людей. Свет в глазах померк. Мальгин почувствовал, что слабеет, к тому же в голове опять заворочался «черный», мешая сосредоточиться, пытаясь подчинить измученное сознание хирурга, внушить ему свое видение ситуации (на мгновение Мальгину показалось, что находится внутри знакомой и чужой одновременно «пещеры» — жилища маатан в окружении живых угрюмых черных глыб…).