Преградил вахтёрше дорогу и тут же схватил её за плечи, пока она не врезалась носом в мою грудь. Любовь Фёдоровна замерла. Но не издала ни звука: не возмутилась моей бесцеремонностью, не поздоровалась. Будто робот-пылесос, который уткнулся в стену. Я держал её крепко, на вытянутых руках. Смотрел на выглянувшую из-под серого платка седую прядь. Заметил, как Баба Люба вздрогнула (словно тот лунатик, которого вдруг разбудили во время ночного путешествия). Она запрокинула голову, взглянула мне в лицо. Пару секунд Любовь Фёдоровна хмурилась и точно не понимала: кто я такой и где она сейчас находилась. Моё сердце в это время отсчитывало секунды до появления машины скорой помощи. Но я не повернул голову — рассматривал лицо вахтёрши. И не ослабил хватку.
— Чёрный? — произнесла баба Люба.
Она удивлённо приподняла белёсые брови. У меня за спиной, промчалась машина скорой помощи. Звуки сирены почти заглушили вопрос вахтёрши, но я прочёл его по губам.
— Здравствуйте, Любовь Фёдоровна, — сказал я. — С праздником вас!
И только теперь убрал руки с женских плеч.
— Спасибо, Сергей.
Я улыбнулся и спросил:
— Что ж вы, Любовь Фёдоровна, не смотрите по сторонам? Чуть меня не затоптали. Едва не прошлись по мне, как по коврику.
Баба Люба хмыкнула.
— Ага, тебя затопчешь. Бугай. Скорее бы лоб о тебя расшибла.
Она убрала со лба седой локон, спрятала его под платок. Тяжело вздохнула.
— Вид у вас сегодня невесёлый, — сказал я. — Что-то случилось? Не выспались? Или на работу не хочется?
— Не хочется, — сказала баба Люба. — Не выспалась. И уже опаздываю.
Я увидел, как баба Люба строго сжала губы.
Предложил:
— Провожу вас. Чтобы хулиганы вас не обидели.
Баба Люба сверкнула в меня голубыми глазами и усмехнулась.
— Проводи, Серёжа. Проводи.
Она взяла меня за руку и спросила:
— А твоя глазастенькая не заревнует?
Я сохранил серьёзное выражение лица. Пожал плечами.
— Не знаю, баба Люба. Она может. Но я придумаю оправдание, не сомневайтесь.
Любовь Фёдоровна запрокинула голову, посмотрела на меня.
— Женишься-то ты на ней когда? — спросила вахтёрша. — Ждёт ведь девка. А ты, небось, ещё ей и предложение не сделал.
— Не сделал, — согласился я. — Пока. Но женюсь.
Вздохнул и сообщил:
— Летом женюсь. Точно. Обещаю.
Баба Люба дёрнула меня за руку — мы остановились. Она заглянула мне в глаза.
Пару секунд мы смотрели друг на друга, молчали.
— Верю, — сказала вахтёрша. — Тебе, Сергей, верю. Молодец.
Мы снова двинулись в сторону общежития. На асфальт впереди нас приземлилась ворона. Она следила за нашим приближением, вертела головой, вычерчивала кончиком клюва в воздухе зигзаги. Мы поравнялись с ней — птица преспокойно наблюдала за нами. Затем будто бы разочаровано каркнула нам в след. Я услышал хлопанье крыльев, но не обернулся.
— Так что у вас случилось, баба Люба? — спросил я. — Вы сегодня сама на себя не похожи. Плохо себя чувствуете? Или заболел кто-то из родственников?
Любовь Фёдоровна покачала головой.
— Не знаю, Серёжа, — сказала она. — Может и заболел. Не знаю.
Вздохнула. Провела пальцем по лбу; проверила, не выглянули из-под платка волосы.
И вдруг запрокинула голову, посмотрела на моё лицо и сообщила:
— Сын меня с праздником не поздравил. Ни открытку не прислал, ни письмо не написал. Никогда такого не было.
Любовь Фёдоровна пожала плечами.
— Не похоже это на него. Переживаю. Совсем старая, наверное, стала.
Она махнула сумкой, невесело улыбнулась.
— Ещё со вчерашнего дня навыдумывала невесть что. Глаз этой ночью не сомкнула. Рада, что хоть сменами на сегодняшний день поменялась. А то сидела бы дома одна. Извелась бы вся.
Я довёл бабу Любу до «мужского» корпуса. Пообещал, что скоро загляну в её каморку на чай. Вернулся за Котовой.
В комнату вахтёрши я и Лена пришли уже после девяти утра. Принесли коробку с тортом.
Ещё с порога комнаты вахтёров я заметил, что настроение у бабы Любы изменилось. Любовь Фёдоровна встретила нас улыбкой. Её глаза задорно блестели.
— Сын позвонил, — сообщила она. — Обрадовался, что застал меня на работе…
Баба Люба сказала, что сын «огорошил» её новостью: у неё вчера родилась ещё одна внучка. Призналась, что не ожидала подобного известия: сыну уже почти «стукнуло» пятьдесят лет.
— Любочкой её назвали, как меня, — сказала она.
Поругалась на работу почты СССР: сын заверил её, что отправил поздравительную открытку ещё в начале прошлого месяца вместе с письмом, где сообщал о будущем пополнении в семействе.
— Просит, чтобы я приехала в Ленинград, — сказала баба Люба. — Говорил, что для них ребёнок тоже стал неожиданностью. А у его супруги важная работа.
Усмехнулась и добавила:
— Действительно важная, раз она обо мне вспомнила. Старших детей она мне не доверила.
Махнула рукой.
— Вот брошу всё и уеду к внучке!
— Езжайте, баба Люба! — хором сказали я и Котова.
Мы подарили вахтёрше торт. Любовь Фёдоровна пожаловалась, что «жалко резать такую красоту». Но разрезала «красивущий» торт недрогнувшей рукой.
Будто по волшебству у неё в комнатушке вслед за нами нарисовались Вова Красильников и Паша Мраморов. Я заметил их голодные взгляды. Сообразил, что торт точно не пропадёт: не успеет.