Зато деревня и окрестности, как оказались, кишели ловушками оборвышей. Все они были расставлены по-дилетантски. Было и несколько нормальных мин, противопехотных. Но их разминировал отрядный сапер, собаку съевший на таких штуках. Он раньше обезвреживал даже МОНки, поставленные так умело, что, сработав, могли бы направленным взрывом выкосить взвод. Но здесь мин направленного поражения не было.
Минная война не только брала с них дань кровью, но еще и сильно мотала нервы, и сковывала движения. Но они были к этому привычные. Правда, в «договорных» деревнях немного расслаблялись. Но эта деревня уже такой статус потеряла, теперь тут − поле боя.
Поэтому трудно понять, как опытный капрал по фамилии Соловей (и с таким же позывным), попался в простейшую «вьетнамскую» ловушку. Это был лаз в подпол, прикрытый хлипкой фанеркой. Сверху лежал коврик, который словно говорил: «Проходите, только ноги вытирайте». В такую ловушку мог бы попасть только совсем зеленый новобранец.
И ведь он, идущий впереди, проверил этот коврик ногой. Ему показалось, что под ним прочные доски. Пожав плечами, наемник пошел дальше… и тут же улетел в подпол, откуда до оставшихся наверху товарищей донеслись жуткие крики. Внизу упавшего ждал жуткий сюрприз.
Младший офицер напоролся пахом на острую арматуру. Когда его вытащили, он был еще в сознании, хотя уже не мог говорить. Ему пытались остановить кровь, хотя медик и смотрел скептически: мол, этому соловью больше не петь. Через пять минут капрал скончался.
Такие пруты и колья нередко еще и смазывали калом или другой кишащей микробами гадостью. Даже небольшая поверхностная рана от них жутко гноилась, что уж говорить про протыкание брюшной полости, разорванные кишки, уничтоженные половые органы. Все были даже рады, что бедняга умер. И не потому, что не хотели возиться с раненым. Суровые «коты» понимали, что, даже если врачи в городе сделают чудо, человек после такого будет инвалидом,– бесполезным, испытывающим вечные мучения. Кто его будет кормить, кому он будет нужен? Каждый понимал, что был бы рад, если б при схожих травмах товарищи пустили ему пулю в голову. Даже если имелись шансы дожить до оказания полноценной помощи.
Но здесь это не понадобилось. Организм не вынес повреждений.
В соседнем доме обезвредили ловушку-самострел, работающую по принципу арбалета. Еще штук пять таких приспособлений нашлось в самых неожиданных местах. Самострелы, растяжки и тяжелые грузы, падающие на голову при открывании двери – этим наемников было не удивить.
Да и сами оборвыши любили прятаться в тайниках, как какие-нибудь вьетнамцы в Афганистане. Только расслабишься – а он тебя проткнет ножом из-за стенки или обольет из водяного пистолета кислотой или щелочью. Получить такое в глаза так же болезненно, как ожог раскаленной кочергой.
Все-таки удалось изловить старика лет пятидесяти (по меркам внешних земель это уже развалина!), его приволокли во временный штаб. Была надежда, что удастся добыть хоть какую-то ценную информацию. Ведь тот, кто дожил до старости, не мог быть совсем бесполезным дураком.
«Аэроплан» в бою мало помог, хотя и нарезал круги над поселком. Конопатый жаловался, что погода плохая, на мониторе ничего не видать. И оптика была «днищенская». Но догнать пленника помог именно он.
– Эй, Живорез! Как там этот сраный говнюк? – проорал Богодул, забарабанив в пыточную комнату, на часах рядом с которой стоял Александр. На Молчуна он не обратил внимания.
Из-за двери доносилось болезненное оханье и приглушенные стоны.
Дверь приоткрылась.
– Молчит, как рыба об асфальт, – сказал Живорез, снимая резиновые перчатки. Он был потный и уставший. Пытать людей он умел, но удовольствия в этом не находил. – Кроме того, что оборвышей вокруг много, ниче не сказал. Задолбался я. Не хочешь меня сменить, Дядька?
Он был, как и любой врач, немножко пыточных дел мастером, часто работал подручным у Электрика на допросах. Только сегодня до Саши дошло, что, возможно, Электрика называют так не потому, что он пытает током. А потому, что две молнии было на эмблеме одной преступной организации из прошлого. От таких ассоциаций становилось мерзко. Это называется − угодить в плохую компанию.
– Эх ты. Салага-херага. У меня заговорит, – кивнул старшина, выпроваживая медика локтем и прикрывая за собой дверь. – Тут нужен не скальпель, а тонкий подход.
Из комнаты стали доноситься вопросы, задаваемые почти ласковым голосом, один за другим.
– Это вы уничтожили отряд? Где Машинист? Вас послал Кирпич? Где он?
Слышался смех деда, глухие звуки ударов, хруст суставов и оханье. Какие-то хлюпающие звуки, сопровождаемые вскриками.
Молчун старался не рефлексировать. Мир вокруг такой, какой есть. Лучший из миров. Другого не дано.
– Саня, организуй инструмент ноль-один! – донеслось из-за двери. – Быстрее, блин!