Черный Дракон

— Довелось мне слышать, — наблюдая за ним вспоминает кузнец, — кое-где вооруженными воинов и на порог не пускают. В Стеллунгфере все иначе. Сталь дарует нам жизнь, а не несет смерть, чем больше стали в доме — тем оно лучше. Благодарю, — он принимает меч у рыцаря и внимательно осматривает, взвешивает в руках, поворачивает под светом. — Определенно добрая гномья вещь. Мечников в Стеллунгфере больше, чем прочих мастеров, а этот сделан… Да, стариком Тезуром.

— Верно, — Ричард удивленно смаргивает, — мастером Тезуром. Как вы поняли?

— Погляди-ка на завитки у основания клинка, — они оба склоняются над мечом и гном указывает на что-то, чего Аде никак не разобрать со своего места. — Мечники свою работу подписать не могут как следует, вот и помечают кто во что горазд. Если навершием вверх меч поставить, тут литера “Т” и выйдет. Видишь?

— Вижу.

— Хороший он мастер, среди мечников даже лучший, пожалуй, — мастер Гладор кивает на своего молчаливого сына, — а с дочерью его Квент мой обручен, свадьбу отыграем, как только ей двадцать годков стукнет. Девушка она славная и скромная, да и красавица известная к тому же, а вот отец ее совсем возгордился. Сперва как императору меч выковал, но тогда еще стерпеть можно было, а уж как и сын его, кронпринц, свой меч от Тезура получил, так тот вовсе невозможным стал. Возомнил себя выше прочих, раз императорский род Делориана его своим мечником избрал, нос уж так задрал, что едва дорогу перед собой видеть может. У нас говорят, если и следующий делорианский наследник его меч себе пожелает, придется старику нанимать слугу, чтобы за руку его всюду водил, — он возвращает меч Ричарду, — но дело свое он хорошо знает, этого у него никак не отнимешь.

Чуть позже, уже распрощавшись с сердобольным хозяином и вслед за одним из слуг отправившись к выделенным им спальным местам, Ада вновь оказывается рядом с Блезом. Ричард и Коннор уходят вперед, наконец-то вновь разговаривая друг с другом, и сперва она лишь украдкой смотрит на наемника — его привычное, совсем как прежде, если бы только не следы драки, лицо — а затем тихо признается:

— Я и не думала, что ты читал “Писание Трех”.

В полумраке, едва нарушаемом светом лампы, они осторожно минуют несколько ступеней.

— Так по-твоему, принцесса, я не выгляжу как тот, кто смог бы его прочесть? — он слабо усмехается, словно дразнится, и ей вдруг становится разом тепло и чуть неловко.

— Считай я так, вышло бы ужасно лицемерно, — щеки чуть горят, но Ада больше не позволяет себе молчать с ним. — Я и сама осилила его всего раз. Да и тот потому, что мама заставила. Так было нужно, образованные девушки не могут не знать священного писания и все прочее, и все подобное… Просто… Удивилась, что в Теллоне водятся книги о чужих богах.

— Тогда ты удивишься еще сильнее, но только она там на Всеобщем и нашлась, — Блез зачесывает волосы назад, вновь открывая разбитую скулу, и объясняет: — Отчим был имперцем. Женился на матери, когда мне три едва стукнуло, от него и брат мой.

— Твой брат имперец?!

— Теллонец, — вслед за своими спутниками они входят в устроенный для них закуток в трюме. — Не важно, кем отец был, у нас судят по матери. Отчиму я нравился больше, чем ей, пока жив был, пытался меня Всеобщему научить, как знал, что понадобится… А еще тому, как в драке не отхватить. Самому ему это, по правде, не помогло… да и мне тоже, — он ухмыляется, невольно касаясь своих губ. — Тут уж либо из него учитель был херовый, либо из меня ученик.

Блез замолкает, оказавшись к остальным достаточно близко, чтобы быть услышанным, и одной рукой зарывается в свой вещевой мешок. Со всех сторон вокруг них оказываются лишь грубые деревянные стены, балки и тяжелые ящики, все залитые холодным огнем штолцервальдских светляков. Из-за одной из стен доносятся приглушенный голос командующего и скрип многочисленных весел. Три лежанки оставлены тут же, а вот четвертая огорожена от них импровизированными ширмами из палок и ковров, сооруженных слугами, по-видимому, за время ужина. Прежде чем со вздохом войти в свою хоть и крошечную, но насколько возможно приторно дамскую спаленку, Ада вдруг хитро улыбается и шепчет, чтобы не услышали остальные:

— А знаешь, я ужасно объелась. Благородная делорианская девушка никогда бы не позволила себе того же, что позволяю себе я.

***