Черный Дракон

На лице Ричарда, когда удивленная подобными открытиями Ада поворачивается к нему, нет и крошечной капли гордости — той же, что патокой сочилась из слов кузнеца. Под ее взглядом он и вовсе вдруг густо краснеет и отводит глаза. Не со смущением, как уже не раз бывало прежде, а с настоящим жгучим стыдом, который он всеми силами хочет сокрыть. Еще яснее ей вдруг становится то, что она видела этой ночью. То, что сделали с ним слова Блеза.

— Сын сказал, вам нужно добраться до Эрда, — продолжает ничего не заметивший гном, — Стеллунгфер всегда рад помочь добрым делорианцам и их сыновьям. Для меня будет честью принять на этом корабле тебя, сир Ричард, сын Вигланда, и твою спутницу…

— Ада, — представляется она. — Просто Ада. Дочь тех, о ком никогда не слышали в Стеллунгфере. Мы пришли просить вашей помощи вдвоем, но путешествуем мы вчетвером.

— Если это не слишком стеснит вас, — тут же добавляет Ричард, — я готов заплатить за неудобство столько, сколько скажете.

— И не думай! — Иол Гладор трясет головой едва ли не с негодованием. — Денег я с вас не возьму и буду рад назвать своими гостями. Путь до Эрда короткий, если гребцы поднажмут, то доберемся к завтрашнему полудню, а уж с корабля не убудет. Через час мы снимемся с якоря, так что идите-ка поторопите своих друзей, раз уж и они желают плыть с нами.

***

Когда судно вновь отдает себя во власть течения, сквозь начавший рассеиваться туман проступают лучи оранжевого солнца. Ада встречает закат на палубе одна, обнимая за шею и ласково перебирая гриву взволнованного коня. Гномы-матросы снуют мимо, порой подолгу глядя на них — то ли на непривычное им животное, то ли на не менее непривычную человеческую девушку, для них, должно быть, еще более нескладную, чем для своих сородичей. Прежде чем окончательно исчезнуть, солнце окрашивает кожу ее рук в мягкий розовый и россыпью драгоценных бликов играет на воде, гномы же, как один, угрюмо ссутуливают плечи и натягивают капюшоны до самого носа.

С наступлением темноты на палубе появляются стеклянные сосуды в стальной оплетке, сильно напоминающие обычные лампы, вот только вместо горящего жира внутри у них — камни вроде тех, что ей довелось увидеть у мальчишек-наемников. Штолцервальдские светляки, вспоминает она слова Коннора.

Светильники, никак не способные вызвать пожара, развешивают по предназначенным для них креплениям, сами гномы дружно скидывают капюшоны, а кто-то и плащи. Мертвенно-бледный свет озаряет палубу и воды реки по бортам судна, и от подобного вида Аде нестерпимо хочется протереть глаза и отвернуться куда-то, где к ней вернутся такие привычные и уютные луна и звезды. Но небо, когда она поднимает на него взгляд, оказывается затянуто плотным покрывалом облаков, не выпускающим наружу ни единого лучика.

К ее радости, уже вскоре после отплытия, через посланного наверх сына, сам мастер-кузнец приглашает всех их в свою каюту, чтобы разделить с ним ужин. В удивительно просторном, хоть и ужасно низком помещении, куда они спускаются по трапу, расставлены те же холодные светильники, но светляки в них чуть желтоватые и, хоть в действительности и не дающие жара, кажущиеся теплыми. Несколько из них выставлено посреди блюд на широком, но непривычно низком столе, первым же бросающимся в глаза среди прочего натюрморта из жизни путешествующего стеллунгферца. На стенах здесь висят щиты, поверх которых рука художника с любовной точностью нанесла изображения одинаковых шлемов без забрал, а под каждым из трех щитов свою сталь скрещивают по два настоящих меча, на свет появившихся уже стараниями мозолистой руки кузнеца, — заметно старые, но безупречно вычищенные.

Ада проходит ближе к столу и замирает, с удивлением и интересом оглядывая прежде не виденные угощения: в большинстве своем более привычные ей на вид салаты и несколько кувшинов, но меж них виднеется и что-то совсем диковинное и непонятное. Самым же странным кажется ей то, что она не видит совсем никакого мяса. Заметивший ее растерянность хозяин, меж тем, истолковывает ее по-своему:

— Не смущайтесь, юная госпожа. В Стеллунгфере даже старики не занимают мест вперед женщин. Окажите мне честь, будьте украшением вечера.

С невольно порозовевшими щеками Ада занимает отодвинутый для нее стул — такой низкий, что ей едва удается скрестить ноги, чтобы вместить их под стол. Вся посуда перед ней, вплоть до тарелок — чистая сталь. Пока мужчины занимают остальные места, с еще большим чем она неудобством устраиваясь за низким столом, Ада изучает кованные узоры по кайме тарелки и кубка, такие тонкие и изящные, что в сравнение с ними не шел даже расписанный краской фарфор, который она привыкла видеть дома.