Черный Дракон

К тому времени, как они въезжают в деревню, туман становится столь густым, что за ним едва выходит рассмотреть нестройные ряды домов. Вблизи они оказываются уже старыми, но еще вполне крепкими, у большинства из них предусмотрительные хозяева даже вывесили и зажгли масляные фонари. Словно рой светлячков среди этого молочного варева, они обрамляют дорогу, заботливо указывают путь вперед, к пограничным докам. Никого из местных не видно поблизости, а ставни уже плотно затворены. На какое-то мгновение даже кажется, что место это полностью вымерло, а воздух здесь наполнен вовсе не водяным паром от реки, а сотнями бесплотных душ, покинувших свои тела и устроивших пляски на пустынных улицах. В холодном дуновении ветра чудится чье-то мертвое дыхание, а в пробежавших по спине мурашках — легкое прикосновение призрачной руки.

К облегчению Ады, когда ей становится особенно не по себе, со стороны реки доносятся перекрикивания нескольких голосов, а сквозь туманную вуаль проступают очертания стоящего на якоре судна.

Коннор и Блез не рискуют сунуться под нос к солдатам и останавливаются чуть поодаль, укрывшись от берега старым амбаром, Ада же, не долго думая, спрыгивает со спины коня и, бросив поводья кому-то из них, спешит вслед уже спешившемуся Ричарду.

— Сир!

Он вздрагивает от неожиданности и замирает, давая ей время поравняться с собой.

— Могу я пойти с вами? — Ада в который раз едва сдерживает желание присесть в реверансе и подать руку для поцелуя. Ну а следом — хлопнуть себя по лбу.

Глаза у него растерянные и грустные. До той минуты Ада ожидала увидеть в них многое, злость или раздражение — в первую очередь, но, когда рыцарь действительно поворачивается к ней, оказавшись на расстоянии вытянутой руки, мысли замирают в растерянности. Из его глаз почти исчезает былой отлив безоблачного неба, морозного утра и изящной аквамариновой подвески, когда-то преподнесенной отцом на день рождения. Вместо него, среди этого густого тумана, под пасмурным делорианским небом, в них — отражение серых туч, обремененных тяжестью не пролитого дождя.

— Коннор просил? — Ричард отворачивается, и Ада заминается, осознав неудобную пристальность своего взгляда.

— Совсем нет, — выпаливает она и идет следом, когда он продолжает свой путь среди обернутых туманом домов. — Просто вчера все так скверно закончилось…

Он молчит и приходится продолжать самой:

— Хотела узнать, все ли в порядке.

Дома сменяются деревьями, а впереди все явнее виднеется судно и движущиеся фигуры — обычные, людские, и другие, мельче и коренастее, но даже они почти не отвлекают ее. Ада смотрит на рыцаря краем глаза, пытается не слишком смущать вниманием, и видит, как хмурятся его брови, а само лицо становится серьезнее. И все же, даже так с него окончательно не исчезает обычное выражение: немного детское, по-своему очаровательно невинное. Его пальцы невольно теребят свисающий конец ремня, словно он тщательно обдумывает что-то важное, но все никак не решается сказать.

— Могу я спросить? — наконец выдавливает рыцарь и замирает посреди дороги.

— Конечно.

Ада видит, как тяжело он сглатывает, как в нерешительности и смущении трет затылок рукой, но не торопит.

— Как по-ваш… То есть… — Ричард все же поднимает на нее глаза, грустные и потерянные, и сердце в груди невольно сжимается. — По-твоему, я плохой человек?

— Нет, — она в растерянности смаргивает, никак не ожидав подобного вопроса. — Нет, конечно. С чего мне считать иначе?

— Потому что вчера тебе пришлось защищать его… — голос рыцаря едва заметно меняется, — от меня.

Он вновь заминается, кусает себя за нижнюю губу и переминается с ноги на ногу, но все же продолжает через силу:

— Я хочу поступать хорошо и верно, но это сложно и не всегда понятно… Вчера я был отвратителен, даже себе, а когда ты ушла с ним, я подумал, что… и тебе тоже.

— Но я ушла не поэтому, — почти шепчет она. — И вмешалась не только чтобы защитить его.

— Зачем еще?

— Чтобы защитить вас обоих. Друг от друга, — Ада слышит собственные слова будто со стороны, будто объясняет все и самой себе, наконец начинающей вспоминать и понимать собственные мотивы и мысли. — Вы вели себя так, словно забыли, что все это — настоящее, а если кого-то убьют, то этого уже не никак не исправишь. Я не хотела, чтобы он умер, и еще не хотела, чтобы вы отнимали чью-то жизнь, сир.

Меж ними повисают бесконечные секунды тишины. Со стороны реки гремят тяжелые деревянные ящики, вскрываемые недовольными гномами раньше предполагавшегося срока. Ричард облизывает пересохшие губы, чуть взволнованно, а следом вдруг улыбается. Неловко, но искренне.

— Не обязательно, — прерывает он затянувшееся молчание, — называть меня так. Прошу. Не сир, просто…