Черный Дракон

Коннор испуганно дергается, когда на сидение прямо между его разведенных ног со стуком опускается носок чужого сапога. Одной рукой Блез для устойчивости опирается о свое согнутое колено и оказывается так неудобно близко, что Коннор может сосчитать каждую его ресницу.

— Ты не стесняйся, — подбадривает наемник с издевкой в голосе и сдвигает сапог еще ближе, заставляя Коннора всем телом вжаться в спинку стула, — расскажи-ка про мой случай, умник.

Пока он кажется полностью увлеченным кистью, мелкими мазками скрывающей рыжие брови под слоем травяной каши, Коннор невольно бросает взгляд за его спину. Из-под пальцев Ады выскальзывают новые пряди ее собственных волос, и несостоявшаяся коса падает на грудь, а глаза у нее становятся совсем круглыми, будто плошки. Даже Ричард на миг отбрасывает все напускное безразличие и хмурится — смущенно и недоумевающе.

— Могу вспомнить разве только одно теллонское имя, которое б так оскорбляло имперцев и было похоже на то, каким ты называешься, — Коннор стоически держится и не показывает смущения, даже когда напоследок, прежде, чем Блез отстраняется, прямо по его лицу проскальзывает по обыкновению не удержавшаяся под шнурком прядь чужих волос.

— Да не тяни ты, — наемник отходит и ухмыляется. — Хоть так помяни Первых богов, имперский цветочек.

— Беленус. Так ведь тебя мать твоя назвала?

— Больно набожная была, — наемник стягивает перчатки, — из тех, для кого коверкать божье имя почти что преступление. Раньше, в Ферране, даже сокращать его при себе не давала. Хотел бы я посмотреть на ее лицо, узнай она, что я с ним теперь делаю. Вот и подумай, кто бы из троебожников стал свое дело Беленусу доверять? Времени у тебя как раз с полчаса, а потом голову мыть вали.

Уже позже, наедине с собой в темной и холодной ванной комнате, Коннор вспоминает что-то странное, едва уловимое, изменившееся во взгляде и голосе наемника в тот самый момент, как он услышал вопрос о матери. И странным оно было вовсе не само по себе, скорее от того, что, сколько бы раз прежде не упоминал он сам свою продажу матерью работорговцам, даже в те мгновения Коннор не замечал за ним того же, что заметил сейчас, спросив всего лишь про имя. И сейчас, столько времени спустя, он все еще набит тайнами и неясностями больше, чем старый матрас клопами, и это не дает Коннору покоя. Стоит ему лишь подумать, что все начинает проясняться, как Блез ухитряется вывернуть что-то совсем новое, чего Коннор никак не ожидал от него, и он ощущает собственное бессилие. Он никак не может прочитать и окончательно понять его. Блез рос совсем не там и совсем не так, как сам Коннор и все, кого он знал прежде, с ним приходится думать о том, о чем он едва ли должен был думать прежде, приходится ожидать чего угодно и, хоть отчасти это и вызывает раздражение, вместе с тем Коннор чувствует и легкий охотничий азарт.

Он ежится и шипит от холода под струей пахнущей озером воды, помогает ей руками, чтобы скорее вымыть остатки кое-где присохшей к волосам травяной каши. Сперва прозрачная, она стекает вниз по дрожащему телу грязными потоками размывшего дорогу дождя, но, даже когда вода становится чище, до тошноты надоевший запах сухой травы так никуда и не исчезает.

Мечтая лишь о том, как бы скорее согреться, Коннор и не думает поискать вокруг зеркало, только впопыхах натягивает на плохо обтертое тело одежду и трясущимися руками растирает себе плечи. В комнату он возвращается все еще не попадая зубом на зуб. Чтобы хоть как-то скрыть это, давит из себя усмешку — слишком кривую даже по ощущениям — и интересуется:

— Ну как?

Блез не мигая смотрит на него несколько секунд и вдруг отводит глаза, едва слышно прочищает горло. Все это как-то… (Коннор все никак не может подобрать слова для увиденного) сконфуженно? Взгляд Ады оказывается куда красноречивее: она смотрит на него, затем на (хвала богам!) не замечающего этого Ричарда, а следом снова на него. Коннору вдруг становится ужасно холодно не только снаружи, но и внутри.

Он был благодарен богам, подарившим ему рыжие волосы матери. Слишком приметные, нарочито эльфийские и всегда приковывающие взгляды тех, кому остро хотелось кого-то ненавидеть, как ни удивительно, именно они помогали ему скрываться, пока он жил в Венерсборге. Он знал, что те же боги дали ему отцовские глаза, квадратную челюсть и даже форму носа — почти те же, что достались и Ричарду. И, хоть любопытные сплетники быстро сложили все в уме, иные не старались углядеть черт высокородного отца в рыжем сыне теллонской служанки, гораздо легче и охотнее находили они их в его законном наследнике, таком же статном и темноволосом. В один миг ставший таким же, Коннор чувствует себя шпионом, с которого вдруг сорвали все его старательно продуманное прикрытие, все до последней крупицы и безо всякой жалости.