Черный Дракон

В этот раз наступает черед Ричарда вдруг залиться багрянцем, но он находит в себе силы кивнуть, наконец удовлетворяя интерес кассатора. Только сейчас Коннор замечает, что своей рукой Ада осторожно и даже как-то целомудренно держит рыцаря за руку — без показушности, но это едва ли можно оставить без внимания. Хитрая маленькая лиса.

— Бумаги, мессир, — обращается кассатор к Коннору. Не глядя на его лицо, лишь на документы, которые тот нервно теребит в руках. — Решили покинуть город?

— Времена сейчас… кхм… Простите. Времена сейчас неспокойные, сир, — Коннор сжимает и разжимает кулаки, пряча дрожь. Оглядывается на город, словно проверяет, не гонится ли за ним какое из кровожадных чудовищ. — Лучше уж переждать, если есть где, чем на рожон лезть.

— Верно. Налегке отправляетесь?

— А к чему весь дом с собой волочить, сир, коня зря мучить.

— Проходите, — тот кивает и возвращает бумаги, — доброй дороги.

— Спасибо, сир, — выдавливает Коннор онемевшими губами и идет туда, где, задержав дыхание, на него смотрят Ричард и Ада. Чуть поодаль Блез старательно изображает, что ремни на его седле недостаточно затянуты.

Отмытый от чужой крови кинжал выпускает наружу тонкую полосу крови, раскрыв занавес бледной кожи, и вместе с подступающей эйфорией Коннор чувствует, как кто-то подходит к нему сзади.

— Давай подменю, сир Танкред. Вы тут, верно, всю ночь с гарнизоном ворота сторожили? — тонкая, но мозолистая и удивительно сильная, женская ладонь перехватывает его руку у державшего ее кассатора раньше, чем Коннор успевает что-то понять. — Я тут закончу, ты иди.

— С тобой постою до следующего.

Теплая капля крови скатывается из пореза вниз, прямо на ее холодные пальцы, и оказавшаяся перед ним девушка поднимает лицо:

— Ничего страшного, мессир, еще немного и можете идти… — время словно замедляется, когда он смотрит в ее глаза. Один карий, другой голубой. Двуликая, девушка, которую не забудешь, как ни старайся, сперва просто Октавия, а следом сир Октавия Вард. Ее пальцы невольно стискиваются на его руке, будто кандалы, сильные пальцы превосходной лучницы, а вмиг высохшие губы испуганно и неверяще шепчут: — К-коннор? Ты же ведь… У нас грамота розыскная на тебя лежит, — каждое ее слово как камень на его кургане. Она мотает головой, словно хочет развеять наваждение: — Как ты мог? Как ты мог это сделать, Коннор?.. Сир Коннор? Ты же со мной рядом клялся, перед богами, всей империи клялся ее защищать! А теперь ты с ними… с тварями?

Никто не находит сил шевельнуться. Над местом, где стоят они, вдруг смолкают даже птицы.

Коннор никак не может вспомнить, как же нужно говорить, как оторвать язык от высохшего неба и выжать хоть звук из сжавшегося горла, только не мигая смотрит в разные глаза Октавии, ставшие влажными. В глаза неминуемого возмездия, от которого он так мечтал сбежать. В глаза своей смерти, которая сама и оплакивает его. На какую-то секунду ему вдруг становится по-настоящему спокойно, впервые за минувший месяц.

Глава 19, или И до последнего моего вздоха (часть первая)

625 год от Прибытия на Материк

Позабывший обо всем прикрытии, рванувшийся было следом за кассаторами Ричард и вцепившийся в него Блез становятся последним, что Коннор видит на разом опустевшей площадке перед воротами. Он не знает, замечает ли наемник его благодарный кивок, но подозревает, что тот все понимает и без этого. Никому не нужно увязать в этом же болоте следом, а особенно его брату.

Пока чужие руки тащат его по мощеным улицам Эрда, Коннор радуется тому, что все случится здесь, а не в Венерсборге, где это могла бы увидеть мать. Спускаясь по неровным каменным ступеням в темноту, он надеется, что и остальные не придут посмотреть на то, как все закончится для него. Ему не страшно в свои последние минуты остаться одиноким перед толпой незнакомцев, ему страшно умирать, глядя в знакомые глаза, в которых он увидит вину и бессилие — за решения, которые принимал только сам Коннор, и виноват в которых был только он, он один.

Его вталкивают в темноту камеры молча и грубо, ему едва удается устоять на ногах, пока позади решетка чудовищно лязгает ржавыми петлями, гремят ключи и защелкивается замок. Вот к чему в конце концов привела его жалость к заключенным, что были вверены ему, — он сам стал заключенным для других, но уже не на долгие годы.

Коннор стоит неподвижно, вперив взгляд в глухую стену перед собой, и ждет, пока глаза привыкнут к темноте, оставленной забравшими единственный факел кассаторами. Некстати вспоминается, что, еще проходя поверху, он видел движущиеся над городом тучи, а сейчас, должно быть, пропускает последний в своей жизни дождь. Впрочем, что-то подсказывает ему, что едва ли сырая темница, расположенная ниже уровня земли, не даст ему ощутить все прелести сырой и чуть подтопленной каменной клетки.

— Ты как, красавчик, так и собрался там торчать?