От неожиданности Коннор вздрагивает, словно его окатили ледяной водой, и на голос оборачивается к черноте дальней части камеры. Там кто-то коротко шевелится, и вдруг снова становится хоть и тускло, но светло — из темноты, разгоняя ее в стороны, появляется один единственный штолцервальдский светляк. Еще ни разу прежде этот неестественный, мертвый и холодный свет гномьего камня не приносил Коннору столько радости.
— К кормежке ты припозднился, но уж присядь с нами, если не брезгуешь.
Он смотрит на женщину, что и прежде говорила с ним: она шмыгает забитым носом и кивает на пустое место среди сидящих вокруг камня. Одежда на ней сильно заношенная и уже несвежая, как и сальные светлые волосы заплетенные в косу, и в уме Коннор пытается прикинуть, сколько уже дней могла она безвылазно провести в камере, и сколько предстояло провести ему самому. Возле камня с ней оказывается еще один заключенный, мужчина, вторую же женщину Коннор замечает далеко не сразу — та сидит поодаль от остальных, вжавшись в угол и обняв колени руками, а ее остекленевший взгляд смотрит куда-то в пустоту, к новоприбывшему он не обращается и на миг.
— Кассаторы тебя привели? — продолжает первая. — Слышала, как охрана вчера шепталась, что своих они в другие клетки отводят. Неужто за день уже все забили и на нашу перешли? — она как-то странно хмыкает. — Чего натворил-то? В самом деле выродкам помогал, или под шумок загребли?
— Империю предал, — мрачно отвечает Коннор, подсаживаясь к ним.
— А-а, — мужчина щерится, показывая два недостающих передних зуба, — ну так это мы тут все такие. Предали империю, а она нам в ответ… — рукой у шеи он изображает затягивающуюся петлю и сдавленно хрипит. — Редкая баба такое за измену провернет.
— Я это, — глядя на Коннора, женщина снова громко шмыгает и пинает мужчину ногой, — Вария. Ты тоже назовись, хмырь!
— Отмар я, — бурчит тот.
— Коннор. Где светляка достали?
— Наследство это наше, — Вария ухмыляется. — От тех, кто до нас здесь портки протирал. Уж не знаем, кто и как протащил сюда, но забирать потом уж ни к чему было, сам понимаешь.
Хоть раньше он и ждал этого, а сам себя считал готовым к своей неминуемой участи, Коннор вдруг чувствует противный холод в животе. Вот куда его привели, без малейших разбирательств. В камеру смертников.
Хотя стоило ли удивляться этому в городе, где самими кассаторами было объявлено особое положение, их в его стенах наделявшее едва ли не безграничной властью?
— А с ним вот чего еще было, глянь, — Отмар трясет небольшой стакан, под которым они прежде и прятали светляка. — Мы ими в покер играем, чтоб хоть как время скоротать. Ну и судьбу предсказываем.
— Не дури, — Вария трет плечи, чтобы хоть немного согреться. От пола и стен здесь уже тянет сыростью, а одежда на ней едва ли помогает сохранять тепло.
— Это кто дурит? — обижается он и вновь обращается к Коннору: — Ты слушай что скажу. Как новый кто в камеру приходит, играют тут с ним все остальные партию. Кто в первой пуще других проиграется — того из них первым и казнят. Я тут дольше всех, уж десятый день кукую, ни разу еще кости не обманывали!
— Так разве не разом все казнят, кто в камере? Нас здесь не сотня собралась, чего делить.
— Э, не! Бургомистр наш порешил так: казнят помаленьку, но регулярно, каждые пять дней кого-то отсюда вытаскивают и увозят. Сейчас вон с последнего раза аккурат четвертый день идет.
— Так то до кассаторов было, — Вария на пробу встряхивает кости в стакане, но не высыпает. — Лодур разберет, что они в особое положение учудят. Тут теперь кассаторы главными станут, срать они хотели на бургомистра.
— Ну а мы бургомистровы пленники, не кассаторские! Хотя, если ради абаддонских приспешников бургомистр наши казни отложить вздумает, то я только рад буду… Ты уж без обид, парень. Сам расклад понимаешь...
— А я рада не буду, — мрачнеет Вария, ковыряя уже и без того покоцанный край стакана, — лучше уж петля поскорее, чем похлебка эта из очистков. Дерьмо крысиное на вкус и то получше небось будет…
Словно различив упоминание о себе в их разговоре, вдоль решетки с писком проносится что-то мелкое, клацающее когтями по каменному полу. Оба заключенных оборачиваются туда с тоской, слыша в этом, по-видимому, звуки сбегающего мяса, Коннору же вдруг становится еще больше не по себе, но он держит себя в руках.
— А она что? — рискует поинтересоваться он и кивает на все так же молчащую женщину в углу.
— Она? — Отмар поворачивается в ее сторону, словно проверяет, действительно ли с ними есть кто-то еще. — Вчера приволокли, так и молчит. Немая может, хер ее разберет. Мужик ее здесь раньше побывал вроде как, ну и… Да сам понимаешь! Вышел. А она помогала ему или вроде того, но смыкалась от гарнизона по первости, ну а теперь вот, попалась.