Черный Дракон

Залетевший в проулок ветер пробирает до самых костей, а на камни у ног Ады падает первая капля, оставляет за собой темную влажную полосу и смывает осевшую пыль.

— Но ты ведь можешь его вытащить? — озаренный внезапной надеждой, Ричард вновь оборачивается к наемнику. — Может, ты и подлый лжец…

— Спасибо, — Блез усмехается.

— … из-за которого мы могли погибнуть, но мы с тобой оба тот договор кровью подписывали, — продолжает рыцарь, делая шаг к нему. Ада видит, как от пришедшей идеи отступает прежде охватившее его отчаяние и самой ей вдруг становится чуть легче. — Я все еще твой наниматель, а ты обязался защищать мою жизнь и делать то, что я скажу.

— Если это касается Дракона.

— Это касается Дракона, потому что без Коннора и шага за ним больше не сделаю. И ты тоже.

Блез смотрит на него долго и пристально. Так долго, что у Ады перехватывает дыхание от волнения, а Ричард добавляет:

— Вытащи его и можешь забрать все сокровища, которые найдем, не только треть. Я и слова против не скажу.

— Что, даже Дракона?

— Когда я найду его, — он хочет звучать уверенно, но губы у него чуть вздрагивают, как и голос, — забирай.

Брови наемника приподнимаются от удивления, но он качает головой:

— Смело, вот только за своими героическими жестами ты забыл, что из тюрьмы-то его вытащить пустяк, а вот из города — едва ли возможно, даже для меня. Будь сейчас хотя бы время простое, было бы о чем говорить, ну а мимо кассаторов, которые теперь весь город держат, и все про дружка твоего знают, мы его уже не протащим.

— А Триада что же, всю Гренну не держала? А ты смотри как далеко от нее забрался, смог от Мавра сбежать. Был бы это ты сам — способ бы вмиг нашелся.

— Я в Гренне восемнадцать лет прожил, — Блез не меняется в лице. — И планировал все не один день. А твой план годится разве только на то, чтобы я рыжему компанию на эшафоте составил. Тебе бы хотелось, чтобы я его место занял, я и не сомневаюсь, но пока все только так и складывается.

— Так придумай что-нибудь! — срывается Ричард. — Зачем ты мне нужен, если от тебя одни беды и никакого толку?! Дважды! — он в сердцах бьет кулаком по стене. — Дважды мы могли погибнуть из-за тебя, а тебе хоть бы что! Даже прикинуться сейчас не можешь, что тебе не плевать! Ты его уже похоронил, чтобы скорее дальше за золотом ехать! А если бы не Коннор, тебя бы здесь и не было… И знаешь что? — он переводит дыхание в попытке успокоиться и, понизив голос, жестоко договариваривает: — Так было бы и лучше для нас всех.

Сердце Ады бьется где-то у самого горла, а новые капли падают на мощеную улицу одна за другой, закатываются в стыки между булыжниками. Несколько секунд Блез смотрит на него, не мигая, и в глубине души Ада еще лелеет надежду, что сейчас все успокоится, он по своему обыкновению подденет разошедшегося рыцаря в ответ и, наконец, скажет, что им делать со всем этим, но ничего подобного не происходит. Блез пожимает губами и невольно, не чтобы показать им, а вспоминая, касается собственной разбитой скулы. Аде становится ужасно холодно, хоть она не чувствует ветра, и не слышит его завываний в узком стыке между домов.

— А может, ты и прав, я тебе ни к чему, — заговаривает наемник совершенно серьезно, не глядя рыцарю в лицо, будто размышляет о своем. — Ты все и сам можешь. Пойди да скажи бургомистру или кому из кассаторов, что твой папаша Венерсборгский комендант, герой имперский, один из тех, кто Ферран взял. Может, они и отпустят твоего дружка сразу, мне-то почем вас, имперцев, знать? А еще лучше знаешь что? — он поднимает глаза, и Ада видит, как Ричард невольно сжимается. — Пообещай, что к своему папаше его отвезешь, а уж он сам его и убьет. Они-то должны знать, что в убийстве теллонцев ему равных нет, — он бросает на Аду короткий, непонятный ей самой взгляд, и разворачивается к выходу из проулка. — Я вчера узнал случайно, казни они здесь устраивают каждые пять дней, сегодня по их счету как раз четвертый. Времени у тебя до завтрашнего вечера. Бывайте.

Ада видит в глазах Ричарда отзвук раскаяния за сказанное, но кроме этого видит и горделивое упрямство, что не дает ему отступиться и признать неправильную жестокость собственных слов. Некстати ей вспоминается и то, что, несмотря на былой стыд за собственное поведение, в котором Ричард признался ей, смелости сказать об этом и Блезу он так и не нашел. Он и вовсе ничего не говорил тому с той самой ночи.