Черный Дракон

— Так женщинам у вас не дозволено даже свободно ходить? — пытаясь скрыть досаду и раздражение вмешивается Коннор. Он старательно делает вид, будто не замечает того, как друг торопливо мотает ему головой и шепчет что-то одними губами пока этого не видит мастер.

— Что за ужас вам думается! — беззлобно отзывается тот. — Женщины могут свободно ходить там, где им вздумается по женской части дома, мужчины — по мужской. Ну а вместе мы собираемся в столовой или гостиной. Ни я, ни мой сын не можем войти в покои моей дочери, а она, как и любая женщина, не может войти в мастерскую. Таков порядок вещей, которого Двинтилий придерживается тысячелетиями. Мы живем не как страны на поверхности, господин, как вы могли заметить, наши ресурсы весьма ограничены, и, чтобы всем здесь жилось хорошо и спокойно, Двинтилий нуждается в соблюдении порядка. Потому-то иные государства исчезают и остаются лишь в истории, а Двинтилий стоит так же непоколебимо, как и тысячу лет назад!

— Так стало быть, все ваши скульптуры — мужские? — впервые с самой аудиенции у царя нарушает молчание Блез.

Коннор с удивлением отмечает для себя, что его Всеобщий будто бы становится чуть глаже. Словно все время в Двинтилии он был занят только тем, что внимательно слушал речь рыцаря и подмечал ее особенности и отличия от своей, чтобы позже при нужде использовать самому. Его лицо с каждым часом здесь становится все мрачнее, а единственное выражение, которое у Коннора выходит разобрать в его нечеловеческих глазах, это утомление. Одним делом было плевать на глубоко презираемых имперцев, совсем другим — оказаться взаперти в огромной каменной темнице, где больше не властны были его боги, а любое подозрение об его истинном происхождении или настоящем имени могло бы закончиться самым скверным образом, без особых шансов на спасение. Невольно Коннор запускает руку в карман, куда прежде поспешно затолкал мешочек наемника, и касается ткани пальцами. Она кажется ему теплой.

— Ну что вы! — скульптор невольно прыскает в усы, дивясь похоже предположениям своих наземных гостей, и бусины в его бороде бьются друг о друга с металлическим звоном. — Разумеется, и женщины тоже! Раньше мне позировала моя жена, но, с тех пор как ее не стало, мне помогает дочь. Ну, а когда она покинет мой дом и войдет в семью своего мужа, ее место займет будущая пока что жена моего сына. Весьма славная девушка, скажу я вам! Лица ее предков еще должны появиться в царской галерее среди скульптур, и я верю, что она станет ему достойной музой, когда он возглавит наш род. Отличие от мужских скульптур только в том, что глиняные миниатюры и все наброски для них мне приходится делать наверху. Ужасно много приходится переносить туда из мастерской, да и всякий раз что-то да выпадет из головы! Но, именно так и рождаются шедевры… Ну, вот мы и пришли, имперские господа!

Они проходят под громоздкой каменной аркой, обозначающей конец лестницы и построенной словно бы вовсе не для низкорослых хозяев этого дома, а для таинственных великанов, что жили здесь незаметно от них и выбирались наружу лишь когда никто не мог этого видеть.

Корабль странных домыслов, что пускается было в свое свободное плавание, так же стремительно разбивается, когда его хрупкий нос врезается в первый же огромный блок белого мрамора, стоящий у самого входа в мастерскую. За ним вдоль стены выстраиваются еще несколько его братьев-близнецов, пока совершенно ровных и безликих, но рано или поздно готовых из обычного куска камня превратиться в новую страницу гномьей истории под инструментами опытного скульптора. Невольно Коннор тянется и, проходя мимо, касается плоского каменного бока, холодящего пальцы дыханием подземелий, откуда он и был извлечен. Несмотря на безупречную чистоту, наверняка наведенную побывавшими здесь до них слугами, в нос лезет сухая каменная пыль. Настолько мелкая, что хоть как-то она начинает ощущаться лишь после нескольких глубоких вдохов.

Вдоль противоположной стены параллельно друг другу бегут длинные каменные полки, уставленные всевозможной рабочей мелочевкой. Сотни крохотных скульптур из глины (обожженной глины — тут же про себя подмечает Коннор с ехидством и между тем интересом), некоторые из них повторяют друг друга или отличаются едва заметно, как двойняшки. Кое-где белыми айсбергами над над морем серой глины возвышаются и небольшие бюсты из настоящего мрамора, смотрящие со все той же непоколебимой суровостью, похоже, являющейся в какой-то степени отличительной чертой для гномьего искусства.