Черный Дракон

Заметно выделяется среди них лишь один, на удивление женский. Стоящий посреди одной из полок, он словно бы является и центром для всей этой композиции из глины и камня, притягивает ее к себе. Собранные наверху волосы подоткнуты таким обилием металлических украшений, что совершенно неясно, как несчастной вообще удавалось держать голову прямо, но несколько мягких локонов все же упрямо выбиваются из-под золотого капкана, спадают ей на лицо и открытые плечи. Даже с другого конца помещения без труда видится нежность, любовно вложенная в бюст, словно бы это и не камень вовсе: кожа, если ее коснуться, будет мягкой и теплой, а шелковый локон легко проскользнет между пальцами. Чуть ближе становятся заметны и некоторые детали. Маленькое золотое украшение (сейчас мраморное, но прежде, безо всякого сомнения, золотое) в перегородке ее носа по форме напоминает глядящий вниз наконечник стрелы и визуально чуть вытягивает и поправляет сам нос, немного крупноватый. Еще по несколько тонких колечек виднеется на ее брови и на обоих ушах. Глаза на этом лице такие же пустые и белые, как и на прочих мраморных изображениях, и все же в них есть что-то иное, сильно и сразу же отличающееся. Будто даже этими глазами она умудряется смотреть на входящих в мастерскую с теплотой и нежностью живого создания, а вовсе не куска безжизненного камня.

Похоже, что Коннор не единственный обращает на нее внимание едва зайдя внутрь, все его спутники также стоят на месте со взглядами, скрещенными в одной точке. Это не ускользает от старого мастера, под навесом его усов губы чуть шевелятся. Похоже, растягиваются в слабой улыбке.

— Это моя покойная жена, да вернется бессмертный дух к нам чистым золотом и белым мрамором. Я создал этот бюст в первый год нашего брака, — голос его звучит совсем не как прежде. — Только так она могла быть со мной в моей мастерской, когда еще была жива, и только так может быть со мной хоть где-то с тех пор, как ее не стало.

— Сочувствую вашей утрате, мастер.

— Благодарю, сир. Я научился жить с ней, да и не так много времени у меня осталось прежде чем я воссоединюсь с моей женой в камне. Ну а до того, я обязан успеть создать еще не одну скульптуру для царской галереи!

Лишь сейчас Коннор смотрит на то, что по справедливости должно было привлечь его внимание в первую очередь. На пьедестале, воздвигнутом прямо посреди мастерской, с царственной величественностью покоится громадный блок нетронутого еще мрамора, со всех сторон освещенный крупными светляками, расположенными ровно так, чтобы ни единого дюйма ценного камня не укрылось в тени от зоркого глаза мастера.

— Он здесь уже давно, — скульптор подходит к камню и со вздохом хлопает по нему рукой. Ждет, когда бы я смог высвободить из него нашего царя и вашего императора. Время уже почти пришло! Но сперва, как и обычно, я должен сделать первую миниатюру из глины. Проходите за мной, сир, я подготовлю все необходимое и посмотрю, как бы мне вас поставить…

Вдвоем они идут дальше и скрываются за одним из мраморных блоков. В ту же секунду все это время державшийся позади остальных Блез тяжело выдыхает и опускается на свободный край пьедестала, спиной прижимаясь к мрамору. Коннор оглядывается туда, откуда слышатся звон инструментов и голос суетящегося гнома, и, решив, что там он совсем ни к чему, опускается рядом с наемником.

Тот словно бы не замечает этого, ни единый мускул не дергается на его лице, а веки остаются опущенными. Так они сидят, пока по помещению не растекается землистый запах глины.

— Не сообразил поблагодарить еще там, — наконец решается Коннор. — За… эту штуку. Уверен, что тебе самому она не нужнее?

— Я приспособлюсь, рыжий, — тихо отвечает Блез. — Я всегда приспосабливаюсь. Дай время.

— Что там? В мешочке?

— Открой, — он усмехается, — никто тебя не укусит. Если только ты не веришь, что гномьи байки говорят правду, и потолок обрушится на нас за это.

— Говори они правду, — пальцы Коннора снова нащупывают нужное в кармане, — от тебя уже давно обвалился бы сам свод пещеры. По крайней мере, на четверть.

Сбоку от него слышится слабый смешок, а на ладонь Коннору из развязанного мешочка выскальзывает один единственный листок. Ярко-зеленый, с лазурными прожилками. Такой свежий, будто его сорвали с дерева никак не больше минуты назад, и слабый травяной запах расплывается по воздуху. Коннор медленно поворачивается к Блезу, откинувшему голову на камень и наблюдающему за ним из-под ресниц. На его лбу, несмотря на прохладу каменной мастерской, вздуваются и блестят крохотные капельки пота. Чтобы услышать его слова, приходится сдвинуться ближе:

— Лист с Сердца Терры, — объясняет наемник и его пальцы тянутся к его собственной груди, где, как помнит Коннор, изображено само древо. Кажется, впервые за все время их знакомства, одежда на наемнике тщательно застегнута до самого горла.

— Сколько ему? С тех пор как его сорвали, я имею в виду.

— Их не срывают. Терра сама отдает их, если достаточно искренне попросить ее защиты для кого-то. Этому — лет тридцать, может и больше.

— Так они не увядают?