Поскольку ничего в мире, кроме самой трахофоры, не существовало, то питалась она исключительно собственными снами, а испражнялась, понятное дело, кошмарами. То и другое и являлось тем, что Сворден, по глупости своей, считал реальностью. Только одна реальность порождалась снами и, соответственно, представляла собой мир добра, справедливости и благополучия, всеобщего братства и любви, поскольку (как уже сам сообразил Сворден) в нем отсутствовали материковые выродки и прочие ублюдки-недочеловеки. А вот другая реальность оказывалась целиком слепленной из экскрементов трахофоры со всеми вытекающими последствиями. Тут и доказывать нечего. Достаточно оглядеться вокруг, чтобы понять дерьмовость этого мира.
Люди из мира добра и справедливости, откуда и происходил Навах, а вместе с ним и Сворден (такой выверт Свордена не особенно удивил, подспудно он его ожидал), очень страдали, что их собратья по снам томились в беспробудном кошмаре трахофоры. Они смогли каким-то образом наладить переброску своих эмиссаров по ту сторону сна — сначала для разведки, а затем для поиска путей облегчения участи гибнущих в бесконечной войне людей.
Поскольку пребывание в мире кошмаров наносило тем, кто населял лучший из миров, непоправимый душевный ущерб, разведчикам стирали память и конструировали новую личность, которая считала худший мир своей родиной. Именно таким разведчиком и являлся Сворден.
На этом месте Навах почел за благо заткнуться, выжидательно разглядывая багровеющего от бешенства Свордена, чем обезопасил себя от неминуемой взбучки.
— Значит, на самом деле шпион — я? — уточнил Сворден.
— Разведчик, — поправил Навах. — Глубоко законспирированный специалист по исправлению худшего из миров. Так мы это называем.
— Моя память начисто стерта, и я ничего не помню? — рука Свордена нащупала рукоятку ножа.
— Не стерта, — сказал Навах. — Блокирована. Мы не были уверены, что ты сможешь выдержать длительное пребывание в Дансельрехе. Это — мерзейшее место худшего из миров. Худшее место худшего из миров. Еще никому из наших не удавалось там закрепиться. Трахофора никогда еще не создавала столь отвратительное местечко.
— Почему же она не блокирована у тебя — у шифровальщика Адмиралтейства? — почти насмешливо поинтересовался Сворден, представляя как сейчас начнет юлить этот любитель материковых выродков.
— Потому что я уже мертв, — ответил Навах. — Мертвые срама не имут.
Навах смотрел куда-то позади Свордена, и тот медленно повернулся. На палубе возвышалась длинная, нелепо скособоченная, бледная фигура.
Существо двинуло многосуставчатой лапой, задрав ее на уровень жуткой морды в мерзейшей пародии приветствия, и просипело сквозь многочисленные отверстия закипающим чайником:
— С-с-с-с-трелять не буде-ш-ш-ш-ш?
— Не буду, — и Сворден метнул нож.
Глава пятнадцатая. ТВЕРДЬ
— Моя жена… моя бывшая жена, — поправился Сердолик и ткнул в ее сторону вилкой, видимо от некоторого расстройства чувств. — И… мой сын, — с неуместной паузой добавил он.
— Твой бывший сын, — в тон ему съязвила женщина.
— Зачем ты так, — покачал головой Сердолик. Он с чрезмерной осторожностью положил вилку на стол, судя по всему сдерживаясь от того, чтобы не швырнуть ее в пустующую тарелку, сцепил пальцы до белизны в суставах и уместил на губах полагающуюся как бы к семейному ужину полуулыбку. — У нас сегодня гость. Позволь представить — господин Ферц, доблестный офицер Дансельреха… кхм…
— Два и семь, — сказала бывшая жена. — В лучшем случае три и семь.
— Не понимаю… — было заикнулся Ферц, но женщина с неожиданной злобой бросила:
— Вас это не касается! Это касается его, — она вновь повернулась к Сердолику, и Ферцу пришла в голову догадка — окажись у нее под рукой хоть один столовый прибор, он неминуемо полетел бы в Корнеола. — Чтобы представить меня, ему понадобилось два-три слова, вам он уделил целых семь.
— Flirrst Du? — поднял брови Сердолик. — Das ist aber gefДhrlich. Ich habe dich gewarnt. Dieser Kerl vergewaltigt dich in ein Augenblick!
— А что такое «изнасилует»? — встрял в разговор белоголовый малыш с до того прозрачными глазами, что радужка почти сливалась с белком, придавая взгляду мальца остолбеняющую сумасшедшинку.
Сердолик и его бывшая жена казалось пропустили слова малыша мимо ушей, а вот Ферц не удержался и громко расхохотался. Он даже перегнулся через стол потрепать мальца за пухлую щеку, но тот резко отстранился от протянутой руки.
Из парнишки выйдет толк, решил Ферц. Ему знаком подобный взгляд — из таких получаются конченные фанатики. Попадись в его руки этот гаденыш юнцом, Ферц выдрессировал бы из него отличного волкодава — с мертвой хваткой и без тени сомнения в приказах хозяина. Такого можно натравить на любую добычу.