Черный ящик

Вариант второй. Вполне логичный. И, поэтому, самый жуткий.

Он, Акимов – и есть старуха. Самая настоящая и единственная. Сошедшая с ума и решившая, что она – не она, а Акимов. За эту версию вся окружающая Акимова обстановка, старухины тряпки, ее жуткое изношенное тело. Еще и внук, приехавший навестить бабушку, которая легла вчера спать нормальной, а сегодня проснулась с идеей, что она другой человек, сошедший с ума от перепоя. Могут ли быть ложные воспоминания? Подтверждающие то, чего нет и не было?

Но… Если старуха свихнулась, то почему стала мужчиной? Проще спроецировать себя в тот же пол. Единственная нестыковка.

А с номером телефона, который помнит порожденный сломавшимся от старости мозгом «Акимов» можно проверить. Если номер действительно существует, то и Акимов не мнимый, а вполне реальный. Правда, той же степени реальности, что и телефонный звонок. Стоп! А кто сейчас рассуждает? Он о самом себе? Или старуха, которая, как старуха себя никак не проявляющая, рассуждает о нем?

Дальше шли такие непроходимые дебри, что Акимов решил в них не залезать.

Есть еще один вариант. Запасной и сомнительный. Но самый желанный. Он заключается в том, что это, все-таки сон. Или подобная ему греза. Акимову все это снится. И тогда все не так страшно. Главное – дожить до пробуждения.

Но и здесь имеются несостыковки. Если он спит, то почему видит то, с чем никогда до этого не сталкивался? Почему последовательность сна имеет ту же размеренность, что и бодрствование? Нет скачков, нелепостей, несоответствий. Нет близких Акимову людей, которых его подсознание соткало бы в первую очередь? Например, жены или Чернова? Движения нормальны, ничем не стеснены. Ноги не вязнут… И если это сон, то, что он делал до того, как в нем оказался? Тоже спал? С чего вся фигня началась? С того, что он проснулся. Кто? Он или старуха?

Акимов снова вышел на скользкое место. Его реальность для самого себя не вызывала никаких сомнений. Но снаружи никак не обнаруживалась и ничем не подтверждалась. Может он, на самом деле, старуха, и никакого Андрея Акимова нет? При всей нелепости предположения, на корню отрицающего того, кто предполагает, оно было очень ядовито. И тогда Акимов решил позвонить себе на работу. Немедленно. Найти телефон и позвонить. Просто чтобы утвердиться и заявить о себе в этом бредовом мире. А может быть и что-нибудь узнать. А вдруг они там, на работе, что-нибудь знают?

Он сел и, чтобы не ходить босиком по грязному, в колючих крошках, полу, вставил ноги в тапки.

И тут же отметил легкую брезгливость, возникшую у него от прикосновения подошв со стоптанным войлоком домашней обуви старухи. А потом понял, что это смешно, потому что эти тапки чужды ему не более, чем ноги, которые он вынужденно чувствует своими. И что в его положении лучше на личные реакции внимания не обращать. Иначе остается только одно – полная неподвижность. Которая ничем не лучше шевеления чужим телом.

После тапок Акимов надел очки.

Глаза, получив поддержку, сразу прыгнули вперёд. Комната стала четкой, и в ней прибавилось деталей. В частности, на комоде действительно выстроился ряд фарфоровых фигурок. Со всех сторон проступили бумажки, тряпочки и заколки для волос. На шкафу громоздились чемоданы.

На стуле, поверх наваленного тряпья была брошена вязаная кофта. Увидев ее, Акимов почувствовал, что голым рукам и шее прохладно – из форточки успело надуть свежего весеннего воздуха. Он надел и кофту и вышел из комнаты, немного запутавшись в тяжелом пологе, заменявшем дверь.

Акимов оказался в небольшой прихожей, освещенной свисающей на шнуре печальной лампочкой.

По правую сторону от входной двери, с вешалки, заваленной шапками, беретами и платками, свисали пальто и балахоны. В таком количестве, как будто разом разделось десятка два человек. Под вешалкой стояла батарея ботинок, сапог и туфель, находящихся на разной стадии износа. За вешалкой Акимов увидел узкие створки кладовки. Ими начиналась смежная стена, уходящая в область света.

Слева от двери находилась неглубокая ниша, в которой стояли лыжи, низенький пуфик и костлявая бамбуковая этажерка с телефоном на верхнем ярусе. Еще в нише висело линялое зеркало, под ним вместо крючка был вбит гвоздь, а на гвозде были нанизаны мешки, пакеты и сумка.

Над телефоном висела пыльная гипсовая, под «красное» дерево маска плосконосого африканского урода. К ней была прилеплена картонка:

Надя (дом) – 8 гудок 812 гудок 315–37–59. (моб) – 8911–764–96–33

Стасик (моб) – 8960 743–22–20

Поликлиника – 2–25–64

Собес – 2–20–99

Почта (пенсия) – 2–17–73

Татьяна Александровна – 2–67–39

Акимов бегло и без интереса скользнул по картонке взглядом и стал звонить себе на работу. Но там было занято. После нескольких попыток дозвониться Акимов свое занятие прервал и пошел посмотреть старухино жилье. Собственно, особо смотреть было нечего – коридорчик из прихожей вывел на кухню.