Черный Иркут

Поездка в Белгород почему-то напомнила мне наши давние встречи в Пицунде. Там такой же тёплой весной мы с Серёжей Котькало, с которым познакомились ещё во время осады Белого дома, тёмным вечером наломали у белгородских частников веток сирени и принесли их Светлане Фёдоровне, Марине и Гале Бушуевой, которая приехала на пленум с детьми из Николаева. Тёплыми вечерами мы вместе с Мариной, Галей и поэтессой из Архангельска Леной Кузьминой, как и в Пицунде, все дни напевали песню на стихи Николая Рубцова «Синенький платочек»:

О том, какие это были дни!
О том, какие это были ночи!
Издалека, как синенький платочек,
Всю жизнь со мной прощаются они…
О том, какие это были дни!
О том, какие это были ночи!

* * *

Но вернёмся к вечерам абхазским. Поэты — народ особенный. Скажи им доброе слово — они будут помнить его всю свою жизнь. Там, в Пицунде, мы то и дело устраивали поэтические вечера. Зрителей и слушателей хватало, Дом творчества был заполнен отдыхающими, они с удовольствием ходили на наши поэтические вечера. Мы выступали по кругу, один за другим. Вёл вечера обычно Миша Кизилов, поскольку тогда нас называли птенцами гнезда Кизилова. Ему, как говорится, были и карты в руки. Ганичевы и приглашённые абхазские гости, поэты и журналисты, усаживались среди зрителей. Наверное, со стороны мы тогда напоминали выпущенных из вольер уже не щенков, но ещё и не взрослых лаек. Это сравнение мне пришло в голову, когда я вспомнил, что на семинаре Андрей Скалой утверждал, что миссия писателя, как и сторожевой собаки, — следить за окружающим пространством и предупреждать хозяев о надвигающей опасности.

Обычно первым со своими стихами выходил Толя Пшеничный:

Что бы я без друзей
Значил и что б я мог? —
Был бы я как музей,
Где на двери — замок.
Был бы я как закат —
Не согревал собой.
Был бы деньгой богат,
Был бы я нищ судьбой!..

* * *

…Пусть сияют, завлекая,
Чужедальние края.
Там, где матушка родная,
Там и родина твоя!..

Зрителям наши вечерние встречи были интересны тем, что прямо перед глазами открывались не только новые для них имена, но и поэтическая панорама молодой России. Тут же на смену вставал очередной пиит, краснодарец Юра Гречко. Он делал ответный ход, или, как он выражался, озвучивал ответ Чемберлену, хорошо зная, что Пшеничный приехал в Пицунду «из-за бугра»:

Вот и опять я одинок, молод и нищ.
В тамбур пустой молча приткнусь, где втихаря
месяц блеснёт, словно он достаёт из голенищ
тёплый на вид, чуть с желтизной, нож блатаря.

Миша Андреев читал свои лирические строки о своей далёкой томской родине:

Далеко от города,
Там, где больше холода,
Где клюют на старицах утром чебаки,
Милая Подгорная!
Ты немного гордая
Потому что пишутся с детства там стихи…

Но особой любовью зрителей пользовались выступления поэта из Волгограда Миши Зайцева. Миша был добр, доверчив и прост. Но это с первого взгляда. У него была чуткая и ранимая душа. Каким-то неуловимым чувством слушатели сразу же распознавали его открытость и несомненный поэтический талант.

Мир предельно прост,
Близки душе родные
Стада небесных звёзд,
В полях — стада земные.

Вечерний свет потух.

По медленному склону
Ведёт стада пастух
К открытому загону.

В ночи стада лежат,

Сны видят золотые.
Все вперемешку спят —
Небесные, земные.