Черный кандидат

– Ну, вот эти придурки пытались привлечь меня к мутоте про то, что «электрическая компания взорвала мой дом». Меня не интересовали разборки между Джоном Белым Чуваком и «Корпорацией Тодасе». Мне пох, пусть хоть удавят друг друга. У нас был перерыв на обед, обратно я вернулся с пирожком с бобами и свежим номером «Последнего зова». Там был заголовок охрененными такими буквами: ПРОПОВЕДНИК ПРИВОДИТ НАУЧНЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА: БЕЛЫЕ – СЛУГИ ДЬЯВОЛА. После этого меня бы не выбрали ни под каким соусом. Но потом задумался: сколько бывал в суде, ни разу не видел ниггера вроде меня в загончике для присяжных.

Голяк аж запрыгал от открывшихся перспектив, словно он выиграл местную лотерею.

– В точку, а! Если б я был присяжным, я бы такой: «Отпускайте наших! Видеозапись, шмидеозапись! ДНК, НБА! Ниггер не виноват!»

Спенсер расстегнул рюкзак. Рэперы насторожились, будто стадо оленей, почуявшее охотника. Увидев в его руке лишь ручку и блокнот, они испытали явственное облегчение. На мгновение Спенсеру показалось, что в руках косозубого парня сверкнул пистолет. Но через секунду в его руках ничего не было, и Спенсер не мог понять, куда тот спрятал оружие.

– Чей это ниггер, чувак?

Бумага и ручка только усилили дискомфорт от присутствия незнакомца, и рэперы отпрянули. Спенсер ждал, что Уинстон его представит, чтобы снять напряжение. Какое дружеское выражение он использует? Старший брат? Ребе Спенс? Он еврей, но он в порядке?

Уинстон выхватил блокнот из руки Спенсера.

– Ты охуел?

– Просто хотел набросать кое-какие заметки для второй части. Не хочу ничего забыть.

Уинстон швырнул блокнот обратно в рюкзак и сказал:

– Старший брат, младший брат – все кончено. Ребе, тебе на выход. Это не зоопарк.

– Кто этот ниггер, Борз?

– Никто. Придурок, который пишет про меня статьи для газеты. Вроде «Короля джунглей». Но все, сафари закончилось.

Спенсер хотел сказать что-то в свою защиту, но понял, что никакие слова тут не помогут. Он покрылся гусиной кожей и словно уменьшился по сравнению с Уинстоном. Растворяясь в собственной лжи, его тело пузырилось и частица за частицей воспаряли к ночному небу, как шипучая таблетка. Он повернулся, чтобы уйти, прежде чем исчезнет полностью.

– Увидимся завтра днем, после дебатов, ладно? В половине третьего?

Уинстон «одолжил» у Голяка бумажный пакет, хорошенько глотнул из бутылки, обнял друга за плечо и вместе с остальными пошел по извилистой тропинке в глубь жилого комплекса. На этот уровень ада Спенсеру не было входа, и он отправился обратно к машине, чувствуя обиду за то, что его не представили, и вину за то, что вынул блокнот. Он знал, что ему не видать подобного уровня близости к Уинстону, и внезапно понял, почему: он больше боялся Уинстона, чем за Уинстона. Боялся его репутации. Боялся его дремлющего пока интеллекта. Боялся осуждения – и осуждения честного.

Когда он дошел до границы «Вагнера», дорогу ему преградил паренек, который принес Уинстону пиво и пирожное.

– Эй, йоу, – сказал чертенок, стоя на пути. – Тут чувак говорит, что ты дал ему летающую тарелочку.

Спенсер повернул голову и за газоном увидел мальчика, которому досталась игрушка еще в его первое посещение Уинстона.

– Да, дал.

– Мистер, а у вас есть еще?

Это была невинная просьба, и впервые за все время голос мальчика звучал соответственно годам. Спенсер с сожалением покачал головой и протянул руку, чтобы погладить ребенка по голове. Он даже начал бормотать какое-то благословение, но паренек шлепнул его по руке и крикнул:

– Ну и пошел в пизду тогда!

21. Уинстона Фошея в короли!

Уинстон, одетый в клетчатые брюки, рубашку и галстук, ерзал на стуле на сцене зрительного зала общественного центра, борясь со скукой демократии. Он осушил свой кувшин с водой еще до того, как заместитель директора Нью-йоркского отделения Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения закончил приветственную речь перед немногочисленной аудиторией. Теперь ведущий, главный редактор газеты «Диарио», объяснял правила ведения дебатов. У каждого кандидата будет три минуты для вступительного слова, после чего ведущий начнет зачитывать вопросы из аудитории.

– Я должна представлять Восьмой округ, поскольку я мать… – У микрофона была Марго Теллос.

Борзый рассматривал других кандидатов, сидевших на сцене. Слева от него, через одно место, оказался Вильфредо Сьенфуэгос, разодетый, словно на бальные танцы. Он тихонько репетировал свою речь:

– Buenas noches всему району. Mi barrio, su barrio, nuestro barrio…