Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

Теперь представился Монтрозу случай совершить великолепный поход, лишь бы удалось склонить к тому его храбрые, но непостоянные дружины и их свободолюбивых вождей. Путь на равнину стоял открытым, а войско противника сократилось настолько, что не внушало никаких опасений; ибо приверженцы Аргайла покинули армию Ковенанта, как только их вождь подал в отставку, да и многие другие, наскучив войной, воспользовались этим случаем, чтобы разойтись. Следовательно, Монтрозу стоило только спуститься через Стрэт-Тэй (один из наиболее удобных горных проходов) и показаться на равнине, чтобы пробудить дремлющие чувства рыцарской отваги и преданности, одушевлявшие джентльменов к северу от Форта. Закрепив за собой эти округа мирным или военным путем, Монтроз имел бы в своем распоряжении богатейшую и плодородную часть королевства, что дало бы ему возможность платить своим людам правильное жалованье, поставить войско на более прочную ногу, пройти до самой столицы, оттуда, быть может, проникнуть в пограничные провинции и соединиться с боевыми силами короля Карла, все еще довольно значительными.

Таков был план кампании, долженствовавшей покрыть его оружие неувядаемой славой и доставить королевскому делу важнейший успех. Все это отлично видел и сознавал отважный и честолюбивый дух человека, успевшего заслужить титул Великого маркиза. Но совсем иными соображениями руководились многие из его последователей, да и он сам, кажется, втайне сочувствовал им.

Западные вожди армии Монтроза были того мнения, что прежде всего и нужнее всего следует обратить оружие против маркиза Аргайла. Почти каждый из них в свое время испытал на себе его тяжелую руку; почти все, уводя за собой в армию своих лучших людей, покинули собственные семейства и поместья в жертву его мстительной злобе; все до одного страстно желали сбить ему спесь; и, наконец, многие были столь близкими его соседями, что питали надежду при дележе добычи оттягать в свое пользование часть его земель. В глазах этих вождей овладеть замком и угодьями Инверэри было несравненно важнее и желательнее, нежели взять Эдинбург. Взятие столицы могло доставить временную поживу их людям, тогда как взятие Инверэри обеспечило бы вождям вознаграждение за прошлые убытки и безопасность в будущем. Помимо таких личных соображений, вожди довольно верно рассудили, что хотя в начале похода на равнину у Монтроза будет больше войска, чем у неприятеля, но по мере того, как он будет удаляться от горных пределов, силы его станут уменьшаться, а ковенантеры меж тем наберут из лоулендерских гарнизонов и селений новых рекрутов и встретят Монтроза с превосходящими силами; тогда как, одержав решительную победу над Аргайлом, он не только даст возможность своим теперешним западным союзникам выставить в поле всех своих ратных людей (которых, в противном случае, они вынуждены оставить дома на защиту своих семей), но привлечет под свое знамя и многих других, давно расположенных в его пользу, но не примыкавших к нему из боязни Мак-Калемора.

Все эти доводы, как мы уже сказали, находили сочувственные отголоски в душе самого Монтроза, что не совсем вязалось с общим геройским духом его личного характера. В прежние времена дома Аргайла и Монтроза многократно враждовали между собой как на войне, так и в политике, принадлежа к противоположным лагерям; а чрезвычайное преуспеяние Аргайлов возбудило зависть и негодование соседней фамилии, которая сознавала себя ничем не ниже той, а между тем никогда не получала таких наград и отличий. Мало того, два первенствующих представителя этих фамилий с самого начала теперешних междоусобий были личными врагами.

Монтроз, сознававший в себе великие силы и способности и оказавший ковенантерам большие услуги при начале войны, ожидал от них особой доверенности и широких полномочий; но парламент счел, что вернее будет дать первое место менее талантливому и более богатому сопернику его, Аргайлу. Монтроз никогда не простил ковенантерам этой обиды и, конечно, еще менее расположен был прощать тому, кто перебил ему дорогу. Следовательно, он питал к нему всю ненависть, на какую был способен пылкий нрав в те необузданные времена, и это чувство побуждало его отомстить своему личному врагу и давнишнему недругу своей фамилии. Очень вероятно, что эти личные мотивы уже и так бродили в его уме, когда оказалось, что большая часть его союзников гораздо более расположена предпринять экспедицию в графство Аргайл, нежели тотчас начать поход на равнину.