Читаем Черный Карлик. Легенда о Монтрозе полностью

Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Дай бог, чтобы это было так, милая Люси, — отвечала Изабелла, — но опасаюсь, что при слабом здоровье вашего батюшки он теперь был бы не в состоянии защитить несчастную беглянку, а за мной, конечно, тотчас же прискакала бы погоня.

— Да, это очень вероятно, — сказала мисс Илдертон, — но мы еще подумаем, нельзя ли будет как-нибудь это устроить. В настоящее время ваш отец и его гости так заняты таинственными переговорами, столько они рассылают гонцов, получают писем, так часто появляются и опять исчезают какие-то новые лица, которых с нами не знакомят, а во всех углах между тем происходит какая-то возня, собирают и чистят оружие, и все до одного мужчины в замке ходят такие озабоченные и мрачные, что, если бы дело дошло до крайности, и мы, со своей стороны, могли бы учинить свой маленький заговор. Авось джентльмены забрали себе не всю дипломатическую мудрость; а впрочем, есть один человечек, которого бы я охотно призвала на совет в нашем деле.

— Это Нэнси?

— О нет! — сказала мисс Илдертон. — Нэнси — славная девочка, предобрая и к вам искренне привязана, но из нее вышла бы плохая заговорщица, вроде Ринальдо и прочих второстепенных лиц в поэме «Спасенная Венеция»{21}. А тот, о ком я говорю, похож скорее на Джифара или на Пьетро, если этот герой вам больше нравится. И хотя я знаю, что угодила бы вам, а все-таки боюсь произнести его имя, чтобы в то же время не досадить. Неужели вы не догадываетесь? В этом имени есть и орел, и утес… только не на английском языке, а на шотландском[4].

— Не может быть, чтобы вы намекали на Эрнсклифа, Люси! — сказала мисс Вэр, покраснев.

— А то на кого же еще? — возразила Люси. — Джифаров и Пьетро, я полагаю, немного водится в нашей стороне, а Ринальдо и Бедамаров — сколько угодно.

— Как можно болтать такие пустяки, Люси? Романы и комедии положительно вскружили вам голову. Разве вы не знаете, что никогда я не выйду замуж без согласия моего отца, а в том случае, о котором вы упоминаете, о таком согласии не может быть и речи; кроме того, мы ровно ничего не знаем о намерениях самого молодого Эрнсклифа, помимо того, что вы себе воображаете, и притом вам известна роковая история фамильной распри!

— Это когда убили его отца? — сказала Люси. — Но ведь это случилось так давно! Надеюсь, что для нас миновали времена кровавых наследственных ссор, когда мщение передавалось из рода в род и два семейства враждовали без конца — как испанцы в шахматы играют — и в каждом поколении повторялись одно или два убийства, чтобы распря как-нибудь не позабылась. Нынче мы поступаем со своими распрями так же, как с платьями: сами их выкраиваем, сами изнашиваем и столь же мало помышляем о наследственном мщении, как и о том, чтобы донашивать старые камзолы и штаны наших предков.

— Вы слишком легко относитесь к этим вопросам, Люси, — заметила мисс Вэр.

— Нисколько, милая Изабелла, — отвечала Люси. — Подумайте, хотя ваш отец и присутствовал при этой несчастной стычке, но никто не думает обвинять его в нанесении смертельного удара; к тому же, в старину, когда дрались между собой целые кланы, брачные союзы между ними не только не считались невозможностью, но часто бывало, что залогом примирения служила именно рука сестры или дочери начальника. Вот вы смеетесь над моим пристрастием к романам, а я могу вас уверить, что, если написать вашу историю, как были описаны судьбы многих героинь, гораздо менее вас того достойных и находившихся в менее бедственных обстоятельствах, благомыслящий читатель непременно заключил бы, что вы-то и есть предмет любви Эрнсклифа, именно по той причине, которую вы считаете непреодолимым препятствием.

— Но мы живем не в романе, а в печальной действительности, ибо вот и замок Эллисло.

— А вон и сэр Фредерик Лэнгли стоит у ворот, намереваясь помогать дамам слезать с лошадей. Но, на мой вкус, приятнее дотронуться до лягушки, чем до него; погодите, я обману его ожидание и обращусь за этой услугой к вашему старому конюху, Хорсингтону.

С этими словами шалунья тронула свою лошадь хлыстом, проскакала мимо сэра Фредерика, собиравшегося подхватить ее коня под уздцы, и, мимоходом бесцеремонно кивнув ему головой, спрыгнула в объятия старого грума. Изабелла охотно последовала бы ее примеру, если бы смела; но отец ее стоял тут же, мрачное неудовольствие уже проглядывало на его лице, самой природой приспособленном к выражению грубых и суровых ощущений. Она не решилась прогневить его еще более и поневоле подчинилась постылым любезностям своего ненавистного поклонника.