Черный халифат

– Нет, Галиб мой человек. Он сделал все, как я велел. Я не вызываю доверия у Сида и его парней, но меня это мало волнует. В переводчики я им тебя не отдам. Мне хватает пока веса и связей, чтобы отстаивать свои интересы на благо халифата. – Он улыбнулся так, что Петр отнес последние слова к разряду общепринятых здесь, но абсолютно ничего не значащих для курда. Аббас мог с таким же успехом вскинуть руку в приветственном жесте нацистов и выкрикнуть: «Хайль, Гитлер!»

– Может, я смог бы совмещать? – Петр не хотел упускать возможности плотного общения с Сидом и его приспешниками.

– Посмотрим, – кивнул Аббас. – Это мой дом, и здесь ты с ними не будешь пересекаться. Я пустил их только вчера. Ты не куришь, я надеюсь. Они тут ужесточили наказания для курильщиков. Не хотелось, чтобы тебя отлупили на площади.

– Знаю. Бросил. А ты ведь тоже был заядлым любителем турецкого табака.

– А я и курю. У себя в доме. Мои слуги и бойцы не выдадут. Тебе не советую… – Он помолчал. – Зарифу забудь. Она будет в женской половине. Видеться с ней не обязательно.

– Я думал, ты разозлишься сильно, что я ее привез, – ехидно заметил Петр. Он понимал, что Аббас и Зарифа – любовники.

– Ты бы еще Мансура приволок…

– Кого?

– Не делай такую невинную физиономию. Скажешь, он не просился? Мальчишка, Мансур.

– А-а, твой сын.

– Мой?! – Аббас расхохотался. – Нет, мне чужого не надо.

У Петра захолодело в животе от крайне неприятной догадки.

– Слушай, вот только не надо мне этой индийской лабуды про обретенных детей и несметные богатства в наследство… В 99-м я уехал из Турции. Мальчишке лет десять. А прошло четырнадцать.

– Ему тринадцать, – уточнил Аббас, откровенно забавляясь реакцией Петра. Но вдруг посерьезнел: – Я признал его сыном ради Дилар. Ты же исчез. Хотя мне тогда очень хотелось поговорить с тобой по-мужски. Вину за арест нашего общего друга Мардини я до сих пор с тебя не снял.

– Сам посуди, мне какой резон? Я связал его с людьми, которые обеспечили вас оружием и амуницией. И потом сдал митовцам?!

– Отчего же, вполне логично. Именно потому организовал встречу Мардини с русскими, чтобы иметь веские доказательства его вины.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так, иначе я сюда не сунулся бы. – Петр замялся, но все же спросил: – Насчет Мансура ты серьезно?

Аббас кивнул.

– Но ты же был с Дилар…

– Нет, Поляк. Этот номер у тебя не пройдет, – он погрозил пальцем. – Если выберешься отсюда, анализ ДНК сделаешь, раз не веришь.

– «Если выберешься»? – Петр решил оставить тему отцовства в покое, подвернулась тема более насущная. – Непросто это сделать?

– Угу. Очень даже. Дороги контролируются что в сторону Дамаска, что в сторону Турции. Пытаются сбежать некоторые, кому неохота в качестве шахидов последнюю роль сыграть. Их по дороге отлавливают и казнят публично – отбивает охоту у других, знаешь ли. Не лучше попасть и в лапки боевиков оппозиции. Они игиловцев боятся и, когда у них оказывается пусть и бывший игиловец, отыгрываются по полной. То же самое с правительственными войсками. Вот теперь и подумай, как выбираться. Крыльев случайно у тебя нет?

Петр повел плечами – лопатки после ночного допроса еще болели.

– Я распорядился, – Аббас достал сигарету из верхнего ящика стола и закурил, – поставить в твой пикап станковый пулемет.

– Может, лучше зушку, учитывая все вышеизложенное?

– Обойдешься! Надеюсь, у нас не будет проблем с твоим вероисповеданием?

– Не волнуйся, с этим у меня все в порядке. – Горюнов подошел к окну, закрытому ставнями-жалюзи, изъеденными термитами, окрашенными желтой краской, уже облезшей.

Петр заглянул в щель между планками жалюзи. Пыльная улица с разбитым асфальтом, выбоины в стене дома напротив. От окна тянуло жаром.

«Многострадальный город, – подумал он. – Его сперва разрушили персы, затем захватили арабские мусульманские племена. Еще через два века из-за войн город пришел в упадок, хотя до этого довольно долго был столицей большой империи Аббасидов. В тринадцатом веке – нашествие монголов, которое опустошило Ракку. Река Евфрат, удобные для сельского хозяйства земли… Но только в середине девятнадцатого века город обрел новую жизнь на том же месте. Тут успешно выращивали хлопок. Жили, молились, город процветал… До сегодняшнего времени, когда пришел сброд со всего мира, выдающий себя за истинных мусульман, усердствующих на пути ислама. Только из всего усердия, которое вкладывалось в понятие «джихад», они выбрали не усердие в учебе или работе, а свели все к газавату – борьбе не только с врагами ислама, а со всеми, кто хоть чем-то не похож на них самих. Джихад меча превратился в откровенную бойню, где меч справедливости и веры подменили на топор безжалостного садиста и палача ловкие престидижитаторы – демагоги и псевдолидеры».