Черный ход

Невозможно поверить, но мистер Киркпатрик забылся тревожным сном. Мистер Киркпатрик храпит. Слишком много потрясений, слишком тонкая натура, разум нуждается в отдыхе. Это, пожалуй, хорошо.

Рулетка, да. Неподалеку отсюда черное пытается стать красным, красное – черным, да так, что шарик и не различит, куда попал. Весь выигрыш заведению; кстати, где владелец заведения?

Пирс – этот Пирс – сидит на полу у стены, привалившись спиной к тканым обоям. Он выглядит гораздо лучше того Пирса. Рут не сказала бы, живее, но лучше – это уж точно. Верхняя пуговица рубашки расстегнута, галстук сполз вниз. Тоже спит? Под закрытыми веками движутся глазные яблоки. Дергается щека. Шевелятся губы, но изо рта не вырывается ни звука. Кадык на шее ходит туда-сюда, словно этот Пирс поминутно сглатывает.

В застекленную дверь балкона рвется пламя. Нет, не пламя – отблески. Горит филиал банка. Пробираясь в мэрию из оружейной лавки, Рут видела пожар. Еще она видела, как от банка отъезжают трое всадников с мешками, притороченными к седлам. Кто это был? Жив ли сторож? Остался ли в банке хоть ломаный доллар? Этим пусть занимается шериф Дрекстон, если у шерифа дойдут до этого его жирные руки.

Отсвет пожара ложится на лицо ложного Пирса. Превращает в трагическую маску. Можно поверить, что тахтон лезет наружу, сочится из пор кожи.

Рут отходит назад. Кладет левую ладонь на рукоять шансера. Если она права, если сейчас произойдет то, что произойдет – Рут Шиммер, тебе придется делать такое, чего ты никогда в жизни не делала.

Ты готова? Спросите что-нибудь полегче.

Пирс открывает глаза. В них нет ничего человеческого – две дырки от пуль. Если заглянуть в них, увидишь преисподнюю. Что там творится, а? Что бы ни творилось, этому Пирсу оно не по душе. Если, конечно, у него есть душа.

Кажется, у двух изгнанников получается.

Когда ложный Пирс вскакивает, собираясь бежать со всех ног туда, где рушится его замысел… Нет, он не вскакивает. Он только собирается это сделать – и остается на месте, на полу у стены, потому что Рут его останавливает.

Останавливает, не вынимая шансер из кобуры.

5 Рут Шиммер по прозвищу Шеф (четырнадцать лет назад)

– Ваш отец, – нотариус макнул в чернильницу перьевую ручку, – составил завещание. Есть кое-что, что он оставил лично вам. Оспорить этот факт нельзя, закон не позволяет.

– Папа оставил мне что-то?!

– Да.

– Что же?

– Собранный им «мешок искр». Я имею в виду, собранный им лично для себя, а не для компании. Как успешный спарк-дилер, ваш отец мог в счет жалованья резервировать для себя искры определенного характера.

– Что это значит?!

– Какая у тебя искра? – вмешался дядя Том. – Я спрашиваю о характере.

Рут пожала плечами:

– Я могу поднять тебе температуру тела. Тебе, тете Мэг, кому угодно.

– На сколько?

– На три-четыре сотых градуса.

– У вашего покойного отца, мисс Шиммер, – нотариус помахал в воздухе исписанным листом, давая просохнуть, – была точно такая же искра. Редкий случай, обычно характер искры не передается детям от родителей. Есть люди, которые скупают искры определенного характера. Единый характер скупленных искр усиливает силу искры врожденной…

Дробовик, вспомнила Рут. Хлыстик. Когда шериф посетил хижину, где держали пленников, он нашел там три трупа: двух бандитов, которые успели окоченеть, и Роберта Шиммера, застреленного в упор.

Главарь исчез.

– Папа их убил, – голос Рут треснул. – Поджарил изнутри. Он убил их, спасая меня. Я…

⁂

Прошлое.

Его нет, оно прошло.

Его нельзя уложить в седельные сумки и привезти в другое место, другое время – ни в настоящее, ни в будущее. Впрочем, иногда оно приходит само, пешком, не спрашивая разрешения – так, будто мы живем в мире, отличном от нашего.

6 Рут Шиммер по прозвищу Шеф

Этот Пирс хрипит. Лицо его наливается кровью, зубы стучат. На лбу выступают крупные капли пота. Пирс пытается встать и падает на колени. Озноб. Скрежет зубовный. Ломота в мышцах, заметная со стороны. Судороги. Слабость; хуже, бессилие.

Температура его тела повышается.

Еще, еще.

Рут впервые пользуется отцовским «мешком искр», но это как дышать – если уже шлепнули по заднице, никуда не денешься, кричишь и дышишь. Это как дышать, это как толкать в гору тяжеленный камень. Камень высотой с тебя, гора высотой до неба, вершина прячется за облаками. Ты толкаешь, упираешься босыми ступнями в каменистую тропу, руками и плечами в неподъемную махину, обдирающую кожу до самых мышц – шаг за шагом, вдох за выдохом.

В детстве отец рассказывал ей сказку про древнего грека Сизифа, хитреца и обманщика, наказанного богами. «Все мы сизифы, – смеялся Роберт Шиммер, гладя дочь по волосам. – Хитрим, обманываем, тащим камень в гору. Знаем, что рано или поздно он скатится обратно, а мы следом за ним. Радуйся, что твой камешек еще лежит у подножия. Спи, маленькая, храни тебя Господь!»

У подножия? Нет, уже на полпути к вершине.