Черный ход

Бенджамен Пирс падает набок, переворачивается на спину. Счастливый взгляд упирается в потолок. Можно поверить, что Пирс видит не грубую побелку, а чистые небеса, пронизанные солнечным светом, и ангелы поют осанну[45] во славу Господа.

Надо закрыть мертвому глаза, но Рут не в силах это сделать.

3 Саймон Купер по прозвищу Пастор

Все когда-то случается впервые.

Я, Саймон Купер, более известный как Пастор, экзорцист, шансфайтер и узник острова Блэквелла, заявляю вам это со всей ответственностью. Более того, я хочу заметить, что с тех пор, как я приехал в Элмер-Крик, со мной случилось впервые столько всякого, что это начало входить в привычку.

Шерифы, случается, пускают пулю в своих помощников. Зависть и вражда разъедают душу хуже ржавчины. Я был свидетелем по меньшей мере трех таких случаев. Но ни разу еще из тела, нашпигованного свинцом, не выбирался наружу тот, кого мисс Шиммер звала воображаемым другом, я – ложной душой, а теперь с легкой руки мистера Редмана они получили имя тахтонов. Ab interiora ad exterioribus[46]! И никогда я не видел, чтобы один призрак вступал в рукопашную схватку с другим.

Benedicite[47]!

Горящий банк в достаточной степени освещал импровизированную сцену, где дух лупил духа так, что Шекспир сдох бы от зависти. Как знаток подобной формы любви к ближнему своему, замечу, что я бы предпочел меньше вольной борьбы и больше кулачного боя. Нет, вовсе не потому, что кулачный бой милее моему израненному сердцу! Борьба мешала мне прицелиться как следует. Благословение или раскаяние, выпущенные из моего шансера, могли с равным успехом поразить как тахтона, так и заблудшую душу мистера Редмана, настолько тесно они переплелись. Еще неделю назад я не колебался бы ни секунды, застрелив обоих, но в последние дни произошло много такого, что изменило мои взгляды на долг и обязанность священника.

Каюсь, Господи!

Я слышал топот копыт, крики и выстрелы на юго-восточной окраине города. Должно быть, в Элмер-Крик ворвались люди Джефферсона, прибывшие из Коул-Хоул. От западной окраины тоже неслось ржание лошадей и вопли разъяренных мужчин. Можно было не сомневаться, что оставшиеся Сазерленды и их работники, каждый из которых умел держать винтовку в руках, готовы драться за своих. Постреливали и горожане – из окон, с крыш, намекая любому желающему позариться на их имущество, что здесь живут парни суровые, негостеприимные, способные выпустить кишки самому отъявленному мародеру.

Стреляли, я уверен, в воздух: пугая других, разогревая себя. Буйные рати еще не сошлись лицом к лицу, не обменялись парой-другой оскорблений, не услышали призыва вожаков. Но скоро это произойдет, возбужденные всадники доберутся до центра, где их, дрожа от желания покинуть свои укрытия, уже ждут предводители.

И тогда помилуй, Боже, несчастных дураков!

Видя схватку двух душ, истинной и ложной, я готов был поверить, что это и есть настоящие предводители. Бьются перед войсками не на жизнь, а на смерть, и от исхода их поединка зависит исход сражения.

Я не знал, чем закончилась наша безумная авантюра с объятиями – успехом или провалом. В оружейной лавке я видел, каких трудов стоит душам мистера Пирса и мистера Редмана исполнить задуманное. Сам я трижды подумал бы, прежде чем браться за такую работу. Меня настигали обрывочные видения – море, пристань, пожар, толпа. Я понимал, что в действительности – в той, которая лежала с изнанки черного хода – все выглядит иначе, обстоит иначе, что это мой слабый человеческий разум выступает в роли переводчика, толкуя невозможное в возможных понятиях. Но объявить под присягой, что мы пришли к победе или потерпели поражение, я, Саймон Купер, не смог бы ни в одном суде отсюда до Чикаго.

Да и то, победа легко могла обернуться поражением. В Элмер-Крик, да и в любом подобном городке для стрельбы и поджогов не требуются чрезмерно веские поводы, а сегодня ночью поводов хватало, и не сказать чтоб слабых.

Души лупили друг друга почем зря. Подробности были видны скверно, несмотря на фонарь, в который превратился банк; необходимость смотреть на мир взглядом шансфайтера лишь усугубляла проблему. Но я со всей ясностью понимал, что призраку нельзя сломать нос, вывихнуть плечо, отбить почки, размозжить череп. Хотя сказать по правде, мистер Редман, ложный и истинный, делали все возможное, чтобы разубедить меня в этом. То, что иной понял бы под вывихом или переломом, для них значило нечто иное, подобное выстрелу из шансера.

Я помнил слова китайца:

«У моей жены отбита одна десятая часть тянь-цай, четверть жень-цай и около трети ди-цай. Десятая часть небесной удачи, четверть человеческой и треть земной. Такое сочетание негативных обстоятельств…»