Черный ход

Бойкие парни с шахты. Отряд городских добровольцев. Сазерленды и их дюжие работники. Еще индейцы эти, правда они или выдумка…

Тугой узел. Лопнет, мало не покажется.

2 Рут Шиммер по прозвищу Шеф

– Что это?

Миссис Ли привстает на цыпочки. Ее кукольное личико едва выглядывает из-за прилавка. Виновато разведя руками, китаянка что-то лопочет. Жестами Рут показывает ей: не беспокойтесь, я просто так! Должно быть, жесты вышли не очень, а может, китайский язык жестов не совпадает с общепринятым, потому что миссис Ли выглядит очень, очень расстроенной.

Бакалея семьи Ли ничем не отличается от любой другой продуктовой лавки. Мешки, жестянки, коробки. Соль, сахар, перец. Кофе, крупа, мука. К потолку подвешены колбасы и два свиных окорока. Бутыли с маслом. Ящики с сушеными яблоками и грушами. Если где-то и есть запасы червей, саранчи и дохлых лягушек, о которых говорил доктор Беннинг, Рут их не видит.

Она бы тоже не рискнула выставлять такую дрянь напоказ.

Пирс с хозяином лавки уединились, чтобы поговорить наедине. Похоже, бакалейщик имеет влияние в Шанхае, раз Бенджамен Пирс счел его подходящей кандидатурой для переговоров. Оптовая скупка искр у азиатов-эмигрантов, сказал Пирс. Бакалейщик ответил поклоном и пригласил гостя в крохотный кабинет, или как там называлась эта комнатенка, где места едва хватило для двоих.

Красавчик Дэйв встал на дверях. Стрелок Арчи – у запасного выхода, ведущего к открытой площадке с десятком грубо сколоченных столов. По всей видимости, это и была харчевня, где столовались работники, вкалывающие на железной дороге. Рут сперва задумалась над явной нехваткой столов – при таком-то количестве китайцев! – а потом вспомнила слова доктора Беннинга о том, что Ли бакалею держат на Уилтон-стрит, харчевню же – в Шанхае. Сюда, в харчевню при бакалее, приходят те, у кого в кармане звенят деньжата. Остальные питаются в Шанхае или прямо на стройке, всухомятку, а может, мистер Ли привозит им тележку с продуктовыми пайками.

Саму Рут оставили в лавке, приглядывать за главным входом.

Складывалось впечатление, что Пирс встречается не с честным бакалейщиком, а с главарем банды, и вокруг не мирный законопослушный город, а дикие места, где тебя пристрелят ради твоей шляпы и глазом не моргнут. Это забавляло Рут. Она с трудом удерживалась от язвительных замечаний – и Красавчик Дэйв, чуя грозу, делал ей страшные глаза:

«Молчи!»

Она молчала. Вопрос, заданный китаянке – первые слова, произнесенные Рут за все время. По большому счету, вопрос следовало бы адресовать не фарфоровой миссис Ли, а ее горбатому папаше. Но Рут сомневается, что от старика можно добиться внятного ответа.

Старик возится с весами.

Рут впервые в жизни видит такие весы. Бронзовые чашки, числом девять штук, подвешены строго одна над другой. Опорой им служит железный штырь, вбитый в резную подставку из дерева. Штырь похож на гребенку – к зубьям крепятся цепочки, на которых, собственно, и висят чашки. Кажется, в чашках есть крошечные дырочки, похожие на проколы иглой. Рут не видит их отсюда, но все, что творится с китайскими весами, говорит о наличии таких дырочек.

В чашки насыпан древесный порошок.

В двух нижних он уже прогорел, остался только пепел. Старый мистер Ли зажег нижние чашки еще до прихода Пирса с охраной. В той чашке, что над этими двумя, порошок горит вовсю – маленький бойкий костерок. Скоро и здесь останется горка пепла. Языки огня лижут дно четвертой чашки, раскаляют металл. Дым и искры поднимаются вверх, сквозь игольные отверстия пробираются в гущу верхней кучки порошка. Вьются сизые струйки, между ними проскакивают шустрые искорки.

Еще немного, и порошок в четвертой чашке загорится.

Пятая, думает Рут. Седьмая. Девятая. Выгрести пепел, зарядить чашки по новой. И так до вечера. Народная китайская забава? Молитвенный обряд? За чудо-весами сидит, скрестив ноги, нефритовый божок с длинными ушами. Судя по безмятежному лицу божка, плевать он хотел на любые молитвы, хоть волком вой.

Родную маму, и ту не услышит!

– Мил, – внезапно произносит миссис Ли.

Палец ее указывает на нижнюю чашку. Движется вверх, задерживаясь на каждой следующей чашке:

– Мил. Мил. Мил…

– Мир? – Рут обводит руками лавку. Так очерчивают глобус, сидя внутри него. – В смысле, целый мир?

Она не уверена, что правильно поняла китаянку.

– Мил!

Миссис Ли радостно кланяется, исчезая за прилавком. Когда она выныривает наружу, ее руки выставлены вперед. Девять пальцев торчат, большой палец правой руки согнут.

– Девять пальцев?

Еще один поклон.

– Девять пальцев? Девять чашек?

Каждую фразу Рут иллюстрирует движением: топырит пальцы, указывает на весы.

– Девять… э-э… Девять миров?

Радости миссис Ли нет предела. С места, лишь чуть-чуть согнув ноги, она запрыгивает на прилавок, падает на колени и кланяется Рут так, словно мисс Шиммер – воплощенная Мадонна.

Старик не обращает на женщин внимания. Он занят делом: поет какие-то гимны. Если это, конечно, гимны, а не брань портовых грузчиков на родине старого черта.

Божку и вовсе ни до чего нет дела.