Черный ход

Пастор хлопает ладонью по крыльцу рядом с собой. Рут уже готова отказаться, но чувствует подозрительный кураж. Наверное, сказывается возбуждение последних дней.

– Почему нет? Благодарю, ваше преподобие.

Сев, она первым делом глядит на балкон второго этажа мэрии. Как и предполагалось, отсюда, с улицы, сквозь оконное стекло виден лишь потолок кабинета, да и то частично. Ага, вон затылок и плечи мистера Киркпатрика. Перила перекрывают бо́льшую часть обзора. Должно быть, когда мэр распинал сам себя на кресте рамы, он был вполне досягаем для выстрела. Рут встает, смотрит, снова садится. Нет, даже стоя, даже поднявшись на крыльцо, нельзя прицелиться в отчима. Нельзя стрелять в то, чего не видишь. Иначе шансер Пастора уже давно рявкнул бы пару раз. Вот если бы отчим подошел к мэру, встал с ним по одну сторону стола, ответил на объятие, рукопожатие, заговорил бы о чем-то, не отпуская руки – тогда в Пирса вполне можно было бы стрелять.

…нет, не в Пирса. В его воображаемого друга. Отчиму не обязательно подходить к столу, к окну, выходить на балкон. Достаточно, чтобы это сделал плод его фантазии. Для шансфайтера отчим сейчас белый, как первый снег, в него и не прицелишься толком. Но воображаемый друг…

Что я делаю, ужасается Рут. Что?! Неужели я представляю себя на месте этого скорбного умом служителя Господа?! Прикидываю угол стрельбы? Ищу пути отступления, возможность уйти безнаказанной?!

– Отличная позиция, преподобный. Вы должны были попытаться.

– Стрельба по окнам мэрии? – Пастор серьезен. Лишь в уголках глаз разбегаются лукавые морщинки. – Зеленщик, женщина с бельем – свидетели. Мне не дадут уехать из города. Если уеду, отправят погоню.

– Скажете, что палили божьими благословениями по голубям на крыше. К вам не придерешься. Нет трупа, нет раненого, нет мотива для покушения.

– Вы просто чудо, мэм.

– Благодарю.

– Красота и практическая сметка? Редкое сочетание. Вы уверены, что не хотите составить мне компанию?

– Жаль, что Арчи раскаялся.

– Почему жаль? Раскаяние – путь к спасению.

– Пирс был прав, дозор на улице не повредил бы. Пока вы здесь, я не вернусь в кабинет.

– Тут мягче, чем в кабинете мэра? Я имею в виду, тут мягче стелят?

– Гораздо. Тут пуховая перина.

– Скажите, мисс Шиммер, вы что-нибудь смыслите в водолазном деле?

Вопрос застает Рут врасплох.

– Меньше, чем ничего.

– У меня был приятель, француз. Матрос с клипера Нидерландского Ост-Индского братства. Вы, надеюсь, слышали о «летучих голландцах»? Разумеется, это не только голландские флотилии, но ярлык приклеился, не оторвать.

«Летучие голландцы»? Да, Рут в курсе, о ком говорит Пастор. Целые флоты, чья жизнь проходит в море. Люди палуб, люди трюмов; люди мачт и пароходных труб. К берегам Старого Света – да и вообще к берегам! – «летучие» пристают редко, в укромных, заранее оговоренных местах. Забирают продовольствие, воду, одежду, оружие. Расплачиваются жемчугом, золотом, драгоценностями, поднятыми с затонувших кораблей прошлого. Платят, случается, и деньгами – или ценным имуществом – полученными от иммигрантов. Если кто-то бежит от ужасов безумия, охватившего родные земли, в Новый Свет, и готов рассчитаться за услугу – «летучие голландцы» подбирают благодарных пассажиров в безопасных портах или прямо в море, с лодок, переполненных беженцами.

Сама Рут никогда не встречалась с моряками. Все, что она знает о братствах флотилий, скитающихся по волнам, рассказал ей дядя Том.

«Дело в воде, мисс, – слышит она голос Пастора, хотя преподобный молчит и улыбается. Этот голос так похож на дядин, что Рут начинает сомневаться, кого она слышит на самом деле. – В больших пространствах текучей воды. На воде, над водой – они гибнут. Чем сильнее течение, чем дольше время, проведенное на воде, над водой – тем неотвратимей смерть.»

Раньше способ существования «летучих голландцев» казался Рут причудой, неким плохо объяснимым извращением. Сейчас она думает иначе. Извращение? Причуда? Или беспощадная необходимость?!

– Француз, – задумчиво повторяет преподобный. – Водолаз. Спускался на дно за сокровищами. Работу, которую вы бы сочли увлекательной, он считал каторжной. Не выдержал, сошел на берег в заливе Санта-Моника, остался у нас. Все, что я знаю о водолазных костюмах, я узнал от него. Началось это дело, как в церкви – с колокола…

Пастор – отличный рассказчик. Слушая его, Рут представляет себе все так живо, словно видит воочию. Тяжеленный колокол Галлея, под которым прятался человек. Поршневой насос Папена, восполняющий запас воздуха. Дубовая бочка Летбриджа. Костюм де Бова с парой шлангов: для вдоха и для выдоха. Шлем с иллюминатором Клингерта. Скафандр Зибе с тяжелыми башмаками. Система иллюминаторов братьев Кармагноль. Дыхательное устройство Флюсса…

– Зачем вы мне это рассказываете, ваше преподобие?

– Вам неинтересно?

– Интересно. И все-таки – зачем?

– Ваш работодатель… Вы когда-нибудь смотрели на него взглядом шансфайтера?

– Это не ваше дело! Это не ваше чертово дело!