Черный ход

Публика, может быть, и хочет знать. Публика в лице двух преподобных топчется за спиной мисс Шиммер. Публика – да, но не Рут. Она и так все знает. Это чертовски скучно: знать, не имея возможности покинуть зрительный зал.

– Он, – выдыхает Дэйв так, словно это последний вздох Красавчика. – Он…

– Что – он? Кто?

– Элайджа. Преподобный Элайджа.

– Ты чего-то хочешь от его преподобия? Молитвы? Отпущения грехов?

– Элайджа. Я хотел убить его.

Когда тебе мнится, что ты знаешь все, под ногами разверзается пропасть.

– Ты покушался на жизнь местного священника? Зачем?!

– Счеты. Личные счеты.

Красавчик удерживает поводья жизни из последних сил. Сейчас этот жеребец понесет, взбрыкнет, выкинет седока в грязь. Но не раньше, чем Дэйв скажет все, что решил сказать. Хрупкость Красавчика – хрупкость закаленной стали.

– Вы лжете!

Это преподобный Элайджа. Хмель, страх, возбуждение – дикая смесь. Она ударяет преподобному в голову:

– С чего бы вам покушаться на меня?

– Личные…

– Какие счеты? Мы даже незнакомы!

– Личные счеты…

– Опомнитесь, подумайте о своей душе! Мало того, что вы убийца, так вы еще и лгун! Ложь на пороге смерти? Это прямая дорога в ад!

Пастор кладет руку на плечо преподобного. Сжимает пальцы – сильно, так сильно, что у Элайджи перехватывает дыхание.

– Вы идиот, брат мой.

Охотник на воображаемых друзей сейчас не в духе, поэтому он не стесняется в выражениях:

– Вы идиот дважды и трижды. Не сочтите за оскорбление, это святая правда. Только идиот станет терзать допросом умирающего. Человек, у которого вместо головы седло.

– Что вы себе позволяете?!

– Теперь он точно ничего не скажет. Ни вам, ни мне. Он будет упираться до последнего, – Пастор говорит со священником, но смотрит на Рут. – Спасать нанимателя, исполнять свой долг. Ленивый мул сговорчивей, чем он сейчас. Выполнить контракт до конца? Для таких, как он, это дело чести.

– Я вас не понимаю!

– И не надо. Достаточно, что меня понимает мисс Шиммер. Я прав, мэм?

Рут молчит. Вы правы, молчит она. Если конфликт между вами и моим отчимом выплывет наружу, никто не свяжет с ним это покушение. Умирающий в присутствии трех свидетелей заявил, что у него были свои мотивы стрелять в преподобного Элайджу. Какие мотивы? Неважно. Важно, что для всех это останется между Красавчиком Дэйвом и священником методистской церкви в Элмер-Крик.

Ложь во благо. Ложь во исполнение долга.

Я вся дрожу, отмечает Рут. Почему? Меня так встревожил поступок Дэйва? Нет. Я возмущена действиями отчима? Нет. Удивлена проницательностью Пастора? Тоже нет. Его словами?

«Вы идиот, брат мой. Только идиот может терзать допросом умирающего. Человек, у которого вместо головы седло. Теперь он точно ничего не скажет. Ни вам, ни мне. Он будет упираться до последнего. Ленивый мул сговорчивей, чем он сейчас. Исполнить контракт до конца? Для таких, как он, это дело чести…»

Дрожь усиливается. Рут повторяет сказанное Пастором, вертит в голове так и этак, и чувствует, как ее трясет, будто от приступа лихорадки.

Что происходит?!

«Танец, танец лодочника!
Танцуем всю ночь до рассвета!
Чем лодка не танцпол?
Плыви, лодочник, вверх по рекам Огайо…»

– Его нельзя оставлять здесь, – Рут встает. – Преподобный Элайджа, у вас есть повозка? Лошадь?

Она пытается скрыть от чужих взглядов свое состояние. Так прячут деньги от спутников, вызывающих подозрение. Получается или нет, не ей судить. Еще труднее избавиться от навязчивой мелодии, всплывшей из темных глубин памяти. «Танец веселого лодочника» в обработке для губной гармоники. Пастор никогда не исполнял эту песню, да еще так фальшиво. Во всяком случае, он никогда этого не делал в присутствии Рут.

«Танец, танец лодочника!
Танцуем всю ночь до рассвета!
Лодочник танцует, лодочник поет,
Лодочник делает все, что угодно…»

– Этого человека, живого или мертвого, надо доставить к шерифу. Сделать заявление…

– Шериф? Это к Дрекстону, что ли?!

Элайджа истерически хохочет:

– Шериф пьет больше моего. Мы его не добудимся, мисс. Шериф – пустое место, и даже на этом месте он долго не просидит. К тому же он ночует у вдовы Махони. Привезти труп к ней – стопроцентная гарантия, что вдова поднимет на ноги весь город.

Священник назвал еще живого человека трупом? В присутствии умирающего?! Упрек застывает в горле мисс Шиммер. Если Элайджа сгоряча и позволил себе лишнего, то все упреки мира опоздали. Красавчик Дэйв все еще человек, но вне сомнений, он больше не живой.

Пастор берется за гармонику:

«Я есмь воскресение и жизнь, – звучит благая весть, – и всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек…»

А Рут слышит:

«Лодочник танцует, лодочник поет, лодочник делает все, что угодно…»