Черный ход

Тахтон не отзывается. Не желает говорить с беженцем? С пуговицей, оторванной от костюма?! Да ты, приятель, ворюга, как и все ваши! Что морду воротишь? Намылился Джошева тахтона вышвырнуть, а тело заграбастать? Ну, это еще бабка надвое сказала! Мы с тобой, чертово отродье, сейчас оба бестелесны, а значит – на равных!

И Джошуа Редман не дряхлая развалина. Нет, сэр!

– Вон, я сказал!

Как в таком случае поступает настоящий мужчина? Он кошкой прыгает на врага. Он с размаху бьет кулаком. И он, черт бы вас всех побрал, пролетает насквозь! Сыпля проклятиями, Джош кувырком летит на кровать Сэма, на самого спящего Сэма. Дерьмо! Сэм вскидывается спросонья, резко, с хриплым выдохом, садится – и Джош едва успевает увернуться.

Уворачиваться глупо, сэр. Призрак Сэму не помеха. Еще глупее думать, что Сэмюеля Грэйва разбудили Джошевы проклятия. Ими сейчас и кролика не вспугнуть. Чутье, говорит себе Джош, вжимаясь в угол. Чутье, пылающее в Сэме, как в костерке из полезных, скупленных заблаговременно искорок.

– Ты что тут делаешь, а?!

Времени Сэм зря не теряет. В руке его уже блестит револьвер: стул, через спинку которого перекинут пояс с оружием, стоит рядом с кроватью.

– А ну, подними руки!

Щелчок взводимого курка звучит подобно грому.

Это не тахтон, понимает Джош с большим опозданием. Сэм видит незваного гостя! Это грабитель, нет, убийца! Он не хочет присвоить мое бедное, злополучное, всем до зарезу нужное тело. Он хочет превратить мое живое тело в хладный труп!

Вместо того, чтобы поднять руки, убийца поднимает ногу.

Темнота взрывается динамитной шашкой. Как птичка из клетки, револьвер вылетает из руки Сэма. Птичка заполошно чирикает: грохочет выстрел, пуля уходит в потолок. «Ремингтон» не успевает упасть на пол, когда маленькая, твердая как камень пятка бьет Сэма в лицо. Комнату заволакивает пороховым дымом, чернокожий помощник шерифа валится обратно на кровать, а с кровати – на пол.

Из ноздрей, расплющенных ударом, хлещет кровь.

2 Рут Шиммер по прозвищу Шеф

Рут стреляет дважды.

Свинцом.

Тень роняет винтовку. Перевернувшись в воздухе на манер заправского акробата, оружие летит вниз, прямо на коновязь, поставленную у входа в контору. И зрители, и участники этого представления слышат глухой треск: от удара шейка приклада ломается. Приклад падает на землю, все остальное – на ступени крыльца. Какое-то время тень балансирует на краю крыши, как если бы пули не попали в нее, а только испугали, нарушили равновесие, заставили разжать пальцы. Вот сейчас крыша опустеет, тень пустится в бега…

Кто бы ни был на крыше, он повторяет трюк собственной винтовки.

Сальто-мортале, короткий полет, падение спиной на коновязь. Треск – так под грузом снега ломается ветка сосны. Запоздало вскрикивает преподобный Элайджа. Должно быть, священник ждет, что часть упавшей тени подобно отломившемуся прикладу упадет наземь, а другая часть – на крыльцо.

Этого не происходит. Тень превращается в человека, человек всхрапывает, будто загнанный конь, и падает на крыльцо весь, как был. Он был живой, он и сейчас живой, но долго это не продлится.

Мягкий свинец, если он выпущен из сорок пятого кольта, который держит твердая рука, с близкого расстояния останавливает скачущую лошадь. Большинство стрелков заряжало барабан «Миротворца» не шестью, а пятью патронами, оставляя гнездо под курком пустым – боялись случайного выстрела.

Большинство, но не мисс Шиммер.

Расстояние между Рут и крышей конторы близким не назовешь. Впрочем, далеким – тоже. Зато рука тверда, спасибо суровой школе Томаса Эллиота Шиммера, глаз верен, а ночную тень с ее хрупким телосложением вряд ли можно сравнить с лошадью.

«Рука тверда, – мысленно произносит Рут, чувствуя, как балаган превращается в театр, и опять в балаган, – дух черен, крепок яд. Удобен миг, ничей не видит взгляд…»

И слышит голос матери:

«Книжное дитя. Я тоже читала «Гамлета». Бумажная ярость, чернильное бешенство. Чужие слова кажутся тебе ярче?»

Мисс Шиммер давно не слышала этого голоса, даже в воображении. Слова матери больше не кажутся ей обидными. Книжное дитя? Нет, никакой обиды. Одно сожаление, что в прошлое нельзя вернуться.

Больше не прячась от священников, Рут подходит к крыльцу. Опускается на корточки, слушает чужой хрип. Первая пуля угодила тени в плечо, вторая – в грудь. Падение сломало тени спину. Тем не менее, тень еще жива.

– Деньги, – говорит Рут. – Ты так нуждался в деньгах?

Она сдергивает с лица умирающего шейный платок.

Перед ней Красавчик Дэйв. Луна красит лицо хрупкого стрелка свинцовыми белилами, подготавливая к роли трупа. Третий звонок, зал полон, скоро на сцену. Интрига длится, почтенная публика! Вы хотите знать, кто подбил Красавчика совершить покушение на Пастора? Кто предложил за это куш, достаточный, чтобы купить честь и совесть, оптом и в розницу? Зачем Бенджамен Пирс выставил из отеля свою падчерицу, желая остаться с Дэйвом наедине?!