– Да, ребята, спасибо. – Сергей снова широко им улыбнулся. – Вам удачно съездить в Петербург! Мой родной город.
Те вдруг опешили:
– Мы знакомы? Откуда вы знаете?
Теперь настала очередь опешить вепсу: он не мог сказать, почему у него вырвалась эта фраза про Питер.
– Ну, мне отчего-то показалось, что… вы как будто собрались куда-то на выходные. А куда еще тут ехать-то? – постарался он оправдаться, разведя руками.
– Вам тоже хороших выходных!
Ребята развернулись и заспешили через дворик прочь, решив, видимо, что с прохожим действительно… все в порядке, да. Мало ли, у кого какой порядок, в голове-то.
Сергей еще долго сидел, упершись взглядом в некрашеный деревянный забор перед собой, пока, наконец, не почувствовал, что окончательно озяб. Тогда он поднялся со скамейки и побрел через арку на улицу, прочь от дома, где в тот день состоялось его очередное испытание на телевизионном шоу. Квартира шестьдесят шестая – это была не та квартира, да.
Но «шоу маст гоу он».
Глава 7
Развивая в себе все самое лучшее, мы становимся подлинными Творцами своих жизней.
Я учился в обычной петербургской школе, ничем особо не примечательной, каких десятки тысяч по стране. Ни один космонавт ее не оканчивал, ни один нобелевский лауреат, но и выраженных психопатов тоже не было замечено. Не в этом, в общем-то, счастье ребенка. Кто-то мне однажды сказал, что лучше бы он в школе усвоил десять заповедей и семь отповедей, чем сто двадцать девять теорем и кучу формул про синусы и котангенсы. Я склонен с этим согласиться. Не уверен, что вся наша школьная программа – сплошная мишура, это виднее чиновникам в системе образования, но если они, в свою очередь, оканчивали школы вместе с космонавтами и академиками, да где-нибудь ближе к Оксфорду, а не под Камышовкой, тогда, боюсь, мы все в очень сомнительной, с точки зрения общего благополучия нации, ситуации.
А в детстве я мечтал быть трактористом, и мои первые воспоминания, как ни странно, связаны именно с мощной тяжелой техникой, а «Мас» до сих остается предметом восхищения.
Мама мне в отрочестве еще рассказывала, что всякий раз, когда я, будучи маленьким, видел на улице экскаватор, останавливался и показывал на него своей пухленькой ручкой, произнося с восторгом: «Трактор!» Большая машина загребала ковшом землю, поднимала ее высоко-высоко и затем плавно переносила в кузов огромного грузовика. Это был – теперь-то я знаю! – непременно «Мас». В стеклянной кабине сидел водитель и сосредоточенно управлял рычагами.
«Мама, это трактор! У него такие большие колеса сзади, а спереди ма-а-аленькие, вот такие…» – и я показывал, какие у экскаватора крохотные передние колеса.
Мама присаживалась на корточки рядом и объясняла, что еще у трактора есть фары, которые освещают дорогу в темноте, и мотор, который заставляет все механизмы большой машины двигаться, и я кивал ей в ответ и повторял, словно запоминая: «Фары. Мотор. Ковш. Руль. Кнопка». К пяти годам я уже знал почти все части, из которых состоит экскаватор.
Ближе к одному заветному празднованию Нового года тракторов на улицах Петербурга стало меньше. Папа говорил, что земля стала холодная, как песочек у нас во дворе, который совсем уже склеился, и ковш не может легко загребать почву, как летом. А еще в ту зиму выпало много снега, и земли не стало видно вовсе, и тогда трактор уже принялся очищать дороги большими валиками, которые издалека были похожи на щетки домашнего пылесоса, только круглые. Они быстро вращались позади трактора, поднимая вверх облако снежной пыли.
Помню, я очень хотел, чтобы на тот Новый год Дед Мороз подарил мне трактор, с большими передними и маленькими задними колесами, с ковшом и щеткой.
И вот, когда за окном стемнело, а родители уже накрыли стол для праздничного новогоднего ужина, и елка сверкала всеми огоньками, освещая веселого Снеговика и плюшевого Енота, с которым я тогда дружил, я ходил за папой по пятам и спрашивал: «А когда Дед Мороз придет? А он правда знает про трактор? И про руль?»
Папа мне терпеливо объяснял, что Дед Мороз приходит поздно ночью и кладет подарки под елку, а утром дети их там находят, если хорошо посмотрят под веточки. Я наверняка тяжело вздыхал, потому что до утра еще было так долго, и настойчиво просил: «А можно мне его подождать?» Папа тогда ответил: «Если дождешься – почему же нет? Но вдруг он задержится – вон какие сугробы намело на улице».
После ужина я так и сделал – сел в кресло и стал ждать рядом с веселой и нарядной елкой. Ее огни переливались разными цветами, а по телевизору Хрюша со Степашкой спорили о том, на каких санях Дед Мороз приезжает в дома к детям, и мама заботливо подложила мне подушку, потому что моя голова стала клониться к подлокотнику кресла, все ниже и ниже, пока, наконец, не коснулась ее мягкого бархата.