Черный Король

— Тише, — успокоил голос, продолжая связывать по рукам и ногам невольную жертву. Ее потянуло вверх, подвешивая на одной ниточке, как личинку. — Не следует так громко кричать. Мне это совершенно не нравится.

— Отпусти меня! — Анна продолжала дергаться изо всех сил. В ней не было понимания происходящего, а любая ситуация, которую люди не могут воспринять, всегда приводит к ужасу и безумию.

Лишь стойкие духом и гибкие разумом могут не впасть в панику, попав в лапы к неведомому. А Анна была всего лишь подростком, измученным постоянным страхом, проникавшим в ее сознание даже под сенью святого храма и показывающим, что до нее нет дела никому, — даже Господу, который должен быть милосердным к своим детям, а на самом деле оставляет их на произвол судьбы именно тогда, когда его помощь просто необходима.

— Твои слезы и крики бесполезны, — присутствующее в склепе зло и не думало отпускать Учинни, а только сильнее стянуло путы, не давая, как следует, даже вздохнуть. А само навалилось на девочку и обняло ее, втягивая в себя, в прогорклую мерзость, где явственно пахло гнилью. — Ты хотела этого сама… Ты позвала меня… И я тебя не отпущу, пока не пожелаю этого сам.

Анна отворачивалась от мягких и противных, как полуразложившийся труп, прикосновений и плакала:

— Я посмотреть хотела… не надо… не трогай меня! Отпусти!

— Ты посмотришь… И будешь видеть моими глазами окружающий мир. Тебе понравится, — беззастенчиво сообщил голос, у которого было свое мнение на этот счет. — Каждая минута наверху станет для тебя пыткой, Анна, ты захочешь вернуться сюда сама.

Девочка в ответ только всхлипнула и обмякла, осознав, что просить о чем-то совершенно бесполезно и бессмысленно. Что она могла сделать? Ничего, вообще ничего. А в голове проговаривал одну и ту же фразу мягкий голос нянюшки: «Он ее обманул… Он ее обманул…»

— Ты и меня обманешь, — Анна всхлипнула еще раз — беспомощно и горько.

— Обману, я тебя обману, — подтвердило существо. — Или съем сейчас. Как ты выбираешь? Жирные кусочки свежей плоти сладкого тельца. По капельке высосу тебя и брошу догнивать здесь.

— Нет, нет, не надо!.. — и девочка опять кричала и просила, беззвучно плача, безостановочно шмыгая носом и слизывая с губ слезы, пытаясь отворачиваться от склизких невидимых щупалец, что так и стремились забраться к ней в уши и рот.

— Значит, ты выбираешь жизнь, а здесь тебе с ней пока места нет. Но мне будет приятно чаще видеть тебя в темноте и чувствовать твое сердцебиение, — под путы проникали острые иглы, которые, казалось, царапали Учинни, щупальца гладили и пачкали чем-то ее лицо, а одно ворвалось в рот и чуть ли не вошло в горло.

Ужас вновь затопил Анну, заставив рваться беспомощной рыбкой, вытянутой на берег удачливым рыбаком. Ужас проходил сквозь позвоночник ледяными копьями. Ужас заставлял ощущать все намного острее. Ужас заставлял задыхаться. И ужас возвестил: «Выхода нет!»

Выхода нет… Но животное начало, стискивая в себе сошедший с ума разум, все еще пыталось бороться — до последнего. Так утопающий продолжает бессмысленно молотить по воде руками и ногами, но не потому что он так хочет, а лишь потому что так работают инстинкты тела. Выжить — несмотря ни на что. Выжить!

И девочка продолжала дергаться, пытаясь исторгнуть из себя зловонные щупальца, что проникали все глубже и глубже. А те проникали в рот, вынуждая принимать и вкус, и запах, почти рвали напополам, наполняли жижей, что стекала по подбородку. Извивались, отступая и давая сделать глоток воздуха, и вновь вторгались в рот до рвотного рефлекса, пока Анна не перестала бороться и покорно не приняла свою участь. Тогда темнота отпустила ее, смотав нити и бросив на пыльный каменный пол.

— Завтра я буду ждать тебя ночью в комнате для омовений, — сказал голос.

Казалось, стоящая на четвереньках девочка, которую выворачивало съеденным завтраком и желчью, не слышала произнесенного. Но это только казалось. Страх, который Учинни надеялась развеять посещением склепа, лишь усилился подтверждением реальности и сделался осязаемым, и девочка не была готов сражаться с ним и отстаивать себя. Оставалось лишь подчиниться.

Пошатываясь, Анна поднялась с пола и побрела к выходу. Удивительно, но дверь в склеп оказалась буквально в нескольких шагах и оставалась такой же как должна — неподвижно вросшей в землю. Вновь опустившись на четвереньки и уже не думая о напрочь испорченной сшитой вручную дорогущей одежде, за которую отец заплатил очень большие деньги, девочка протиснулась на волю.