Черный крест. 13 страшных медицинских историй

Лариса была злопамятна и обидчива. Ее недовольство грозило обернуться для Чулкова отлучением от ее же тела, восхитительно обильного и очень щедрого на ласки. По установившейся традиции Лариса дарила Чулкова любовью где-нибудь после полуночи, в минуту затишья. Иногда нетерпеливый Чулков создавал эту минуту сам, на четверть часа оставляя приемное отделение на охранника. Охранникам, кстати говоря, тоже нередко перепадало Ларисиного тела, и тогда уже Чулков сидел в приемном и за себя, и за охранника. Завистливые медсестры, втайне мечтавшие хотя бы о сотой доли достающегося Ларисе мужского внимания, прозвали ее «переходящим призом».

– Да, я – приз! – гордо заявляла ханжам Лариса. – А вы все – завистливые дуры! Посмотрите на себя, на вас же смотреть тошно! А теперь посмотрите на меня!

И любовно оглаживала свой бюст четвертого размера, который и без лифчика смотрелся весьма впечатляюще. Приз, как есть приз!

– Уже бегу, – пообещала Лариса, но вместо того, чтобы встать и выйти, продолжила свой рассказ: – Ну а вырезать чужого мужа и вклеить его на свой диван – это как два пальца об асфальт! Я и говорю: «Прежде чем мужа из дому выгонять, ты бы разобралась». Ну, а она, ясное дело, в слезы...

– Да вернется он к ней, – сказала старшая сестра.

– Конечно вернется...

Чулков вышел в коридор, прислушался – не шумит ли дед? – и достал из кармана пачку «Винстона». Курить решил не на улице, а в туалете, чтобы лишний раз не попадаться на глаза настырному деду.

Денек сегодня выдался славный. Только летом, когда все разъезжаются по отпускам и дачам, выпадают такие деньки – несуетливые и приятные, когда от одного больного до другого можно не только перекусить и перекурить, но и выспаться.

Сделав вторую затяжку, Чулков услышал, как по коридору затопала Лариса. Торопиться не стал – пусть пока разденет деда, снимет кардиограмму (реаниматологи, сволочи, снимать не стали – отфутболили деда по той, что привезла «скорая»).

В кабинете тем временем Лариса помогла больному перебраться на кушетку и попыталась отнять у него сумку.

– Ну что вы в нее вцепились? – сердилась она. – Можно подумать – убежит она от вас. Поставьте рядом с кушеткой, никуда не денется ваша сумка.

Старик сердито сопел и все норовил приладить сумку вместо подушки, но этот вариант не устраивал Ларису.

– Я просила вас не сесть, а лечь! Ну что за народ!

Наконец был найден компромисс – сумка спустилась на пол, а одна из ручек осталась в правом кулаке хозяина. Лариса помянула чью-то мать и стала накладывать электроды. Смазать их гелем она, по обыкновению, забыла.

– «Наводка» будет, – напомнил Чулков, думая о том, что старый хрыч неспроста так трясется над своим вещмешком – явно там есть чем поживиться.

Еще в первый год работы на «скорой» Витя Чулков понял смысл народной мудрости «под лежачий камень вода не течет». Если ждать, пока тебе дадут, – много не дождешься. Свое надо брать, то есть надо брать чужое, чтобы оно стало своим.

Брал везде – и в карманах «уличных» пациентов, и в квартирах.

Брал по-умному – деньги, только деньги, и ничего кроме денег. На деньгах не спалишься, а вот на колечке с брюликом – запросто. На подстанции, кстати, был такой случай – стянул один из врачей колечко на вызове, а через три часа это самое колечко у него изъяли оперативники. Тетка видела «акт приватизации», и стоило только бригаде выйти за дверь, позвонила в милицию. Идиоту дали три года.

Брал только тогда, когда можно было взять незаметно. Хорошо знал, что в первую очередь закладывают свои, поэтому на глазах у фельдшера и водителя ничего себе не позволял. Во-первых, не любил делиться, жаль было отдавать свое. Во-вторых, ежедневно слушал в курилке похвальбы на тему «мы закалымили» и не собирался фигурировать в подобных рассказах. В-третьих, мыслил глобально: «Береженого Бог бережет, небереженого конвой стережет».

Ничего так выходило, в иные месяцы аж по пять зарплат. В другие, правда, и ползарплаты не набиралось. И – никаких пересудов и подозрений. Во всяком случае за все годы ни разу никто не пожаловался. То ли не могли заподозрить, то ли понимали, что все равно ничего не докажешь и не хотели попусту себе нервы трепать.

В приемном отделении, конечно, в смысле «находок» было не ахти, но все же перепадало, и перепадало не так уж и редко...

Лариса начала поодиночке отцеплять электроды, выдавливать на них гель из тюбика и накладывать заново.

– Холодно, – пожаловался старик.

– Привыкайте, – посоветовала Лариса, намекая не на длительность процедуры, а на могильный холод.

Когда кардиограмма была снята (никакой отрицательной динамики, видимо, реаниматологи были правы), больной попросился в туалет.

«На ловца и зверь бежит», – обрадовался Чулков и попросил:

– Лариса, проводи дедушку в туалет.

– Сам дойдет, не маленький, – фыркнула Лариса.

Тут уж Чулков не выдержал и прикрикнул:

– Проводи или принеси ему «утку»!

– Ну вот еще – буду я с «уткой» бегать, – проворчала Лариса. – Нашли официантку. Пойдемте, дедушка.

– Сумку оставьте, – строго сказал Чулков. – В туалет с сумками не ходят – еще уроните ее там.