Черный квадрат

И еще одна мысль непрошено пришла ему на ум, и он тут же устыдился ее и усилием воли постарался выставить вон из головы: а ведь не влюбись он в Ирину, не женись на ней, не породнись с Василием Дмитриевичем и не стань своим в этом чужом, по чести говоря, ему мире — его бы эти события наверняка не коснулись…

Ирина только и делала, что звонила подряд всем знакомым, ища утешения и надежды: ведь не может же не найтись хоть один из отцовых пациентов — членов правительства, который не попытается помочь, вступиться, но, кроме осторожных, с оглядкой, слов сочувствия, никто ничем ее поддержать не мог, а номера телефонов тех самых высокопоставленных, лечившихся у Василия Дмитриевича больных были — если и были — в его записной книжке в опечатанном кабинете.

Рэм тоже рылся в памяти, отыскивая в ней тех, кто бы мог как-то вмешаться, устроить прием к кому-то, кто мог бы посодействовать, — и не находил. Да и будь под рукою записная книжка тестя с телефонами тех, кто при желании действительно мог бы помочь беде, эти люди, знал он, в силу самого их иерархического, неписаного, но непререкаемого партийного кодекса поведения были недосягаемы для каких бы то ни было личных отношений и вообще человеческих чувств.

Просить и ждать помощи было не от кого.

И тут в памяти его, словно фотоснимок в растворе проявителя, возникли шесть цифр телефонного номера, названные ему некогда на прощание Анциферовым. И, хотя он понимал, как глупо и бессмысленно звонить Анциферову — да и помнит ли его Анциферов, наверняка за семь этих с лишком лет позабыл напрочь молоденького младшего лейтенанта из далекого сорок пятого! — Рэм не мог, не смел не попытаться помочь тестю, пусть и без всякой надежды на успех. И решился позвонить. Но тут же впитанная им с молоком матери, взлелеянная в нем всей его жизнью сторожкая предусмотрительность подсказала ему, что звонить надо не с домашнего телефона, а лучше всего из автомата, да как можно подальше от дома. И он пошел из Хохловского на Таганку, вошел в телефонную будку близ метро, стекла которой запотели так, что снаружи никто его не мог увидеть и узнать, и, сняв перчатку, озябшими негнущимися пальцами набрал номер.

Ждать ответа пришлось недолго — он машинально насчитал всего четыре гудка в трубке, — и молодой мужской басок отозвался с ленцой:

— Вас слушают.

— Могу ли я поговорить с товарищем Анциферовым? — осевшим голосом сказал Рэм и вдруг с ужасом поймал себя на том, что не помнит, да и никогда не знал за ненадобностью — в Берлине вполне хватало и «товарища полковника», — имени и отчества Анциферова.

На том конце провода голос поинтересовался равнодушно:

— По какому делу?

— По личному, совершенно… — Рэм предполагал этот вопрос и загодя приготовил ответ: — Я его фронтовой… — но не сразу решился досказать до конца: — Я его фронтовой друг.

Голос в трубке несколько помягчел:

— Оставьте номер своего телефона, и товарищ Анциферов обязательно вам перезвонит.

Но Рэм был готов и к такому повороту событий:

— У меня нет телефона, я, знаете ли, проездом…

— Хорошо, я сейчас доложу, только вам придется перезвонить минут через десять, лады? Как ваша фамилия?

Рэм не сразу опустил трубку на рычаг, прислушиваясь к гудочкам занятости, будто они могли что-либо добавить к услышанному.

Он вышел из телефонной будки, поглядел на часы. Неожиданно запуржило, через несколько минут снег повалил так густо, что в двух шагах стало ничего не видать, а в небе вдруг сверкнули одна за другой вспышки бледной молнии и удушенно рокотнул из снегопада дальний гром. И Рэм не мог взять в толк, к добру или же к худу эта не по времени года гроза.

Он поставил себе дожидаться не меньше двадцати минут, но не утерпел, ровно через десять опять вошел в телефонную будку.

По-видимому, тот, с кем он только что разговаривал, секретарь или помощник Анциферова, узнал его голос — не успел Рэм вновь задать давешний вопрос, тут же велел:

— Ждите, соединяю.

Через минуту, показавшуюся ему бесконечной, Рэм услышал в трубке голос Анциферова и тоже сразу узнал его.

— Анциферов слушает.

— Товарищ Анциферов? — переспросил растерявшийся разом Рэм, но тот оборвал его:

— Он самый. Какой такой Иванов?

И на этот случай у Рэма был заранее обдуманный ответ, и он поторопился его выложить:

— Вас беспокоит тот самый ваш переводчик, который работал с вами в сорок пятом году в Берлине…

Анциферов прервал его и сказал так, будто ждал именно его звонка:

— Младший лейтенант Иванов, Рэм, он же Роман, любитель стихов? Как же, как же… — И неожиданно, словно спохватившись, переспросил совсем другим тоном, резким и напряженным: — Иванов Рэм Викторович?.. — И снова совершенно неожиданно переменил его на веселый и радушный, что было так на него не похоже прежде: — Как же, как же, старый боевой друг! Так неужели нам с тобой толковать по телефону! Некрасиво получается.

— Я и хотел попросить вас о встрече. По вопросу, который…

— А вот по какому, лично и скажешь, — не дал договорить ему Анциферов. — И не в казенном же кабинете нам, старым друзьям-товарищам, встречаться, не по-людски. Посидеть, как положено, помянуть, кого уже нет…