Черный лебедь

— Мне нравится ход твоей мысли. Парень ты крепкий, с понятиями. Я имею в виду нормальные человеческие понятия. В актив записаться не хочешь? — ошарашил меня майор.

— Нет, — не моргнув глазом ответил я.

В принципе, я ничего не имел против актива. Более того, считал себя заключенным, ставшим на путь исправления. Но я с детства не любил стукачей. А именно с ними ассоциировались активисты.

— И это хорошо.

Я разумно ожидал совершенно противоположной реакции на отказ. Но майору понравился мой ответ.

— Значит, зэки будут уважать. Нарядчиком хочу тебя назначить. Справишься?

— Справлюсь. Если это, конечно, то, о чем я думаю.

— То самое, — усмехнулся майор. — Поверь, к секции дисциплины и порядка это не имеет никакого отношения. На столярный цех тебя поставлю. Нормально?

— Как скажете.

— Только не думай, что здесь все просто. Восемь цехов, продукции на сотни тысяч выпускаем. От шахмат и кухонных гарнитуров.

— Да я не против.

— Тогда подпрягайся, раз не против.

Он отправил меня обратно в карантинный блок. Оттуда меня определили в барак четвертого отряда.

Отличное спальное помещение, строевая «палуба», выстланная дубовым паркетом, чистенькие занавесочки на окнах, до блеска надраенные краны в умывальниках. Порядок такой, что армейский старшина позавидует. Одно плохо — блатота гуляет. Основная масса заключенных находилась сейчас на работах, а эти, с дюжину рыл, в дальнем углу околачиваются, песенки под гитару лабают. Если бы серьезные люди, а так видно, что шелупонь дешевая. В принципе, пусть гуляют, мне-то какое до них дело?

Завхоз показал мне свободную шконку. Не самое лучшее место, но и не самое худшее. Неплохой вариант для человека, которого вполне устраивает статус середняка. В каптерке я получил матрац, белье, застелил кровать. Распорядок и правила в зоне почти как в армии. И лежать на койке поверх одеяла нельзя. И сидеть тоже. Но блатота плевать хотела на правила. Пусть плюют, если охота. А я на рожон лезть не собирался. Сел на табурет. Неудобно, но деваться некуда. Еще три с половиной года сидеть.

Все бы ничего, но из толпы блатарей отделились двое. Руки в брюки, понты фонтанами, зубы баррикадами.

— Кто такой? — спросил один.

Нос картошкой, морда в рытвинах, уши, как два крупных пельменя.

Я не ответил. Молча поднялся, вперил в него свой взгляд. Еще в тюрьме я усвоил одно прекрасное правило — не надо никого бояться. Если даже зарождается страх, нужно изо всех сил вдавливать его в тайники души. Собаки остро чувствуют чужой страх, он вызывает у них агрессию. И двуногие псы на него реагируют чутко. Учует противник твой страх, пиши пропало — изгаляться будет, куражиться, пока не опустит. А дашь понять, что ты ничего не боишься, сумеешь внушить мысль, что сможешь постоять за себя, — считай, повезло.

Носатый не выдержал моего взгляда. Дал течь.

— Чего уставился? — В его голосе с трудом, но угадывались истеричные нотки.

Я молчал. И продолжал смотреть на него в упор. Нельзя смотреть зэку в глаза: это можно расценить как признак агрессии. Нельзя так смотреть, если не уверен в себе. Но в том-то и дело, что я был в себе уверен. Что могут сделать мне эти молодчики? Избить? Ничего, как-нибудь оклемаюсь. Убить? Так не нужна мне такая жизнь, пусть забирают. Вообще-то, жить хотелось. Но и умирать не очень-то и страшно. Сам умру и врага своего с собой заберу. Именно этот мотив я и пытался донести до носатого. И, похоже, он чувствовал во мне угрозу для собственного существования.

— Ты чо, дикий? — спросил он.

Усилился истерический звон в его голосе. Это мне только на руку.

— Он не дикий, — покачал головой второй.

Остролицый, остроносый, даже подбородок острый, как подводный таран в носовой части античного корабля. И взгляд тоже острый.

— Он — Рваный. Ты Совика замесил? — обращаясь ко мне, спросил он.

Я не ответил. Но взглядом обозначил знак вопроса. Кто такой Совик?

Конечно же, я понимал, о ком идет речь. О тех отморозках, с которыми мне пришлось сцепиться на карантине.

— Совик — уважаемый пацан, — сказал остроносый. — Он тебе этого так не оставит. Выйдет из кондея, кранты тебе.

Я лишь скупо усмехнулся. Поначалу у меня создалось впечатление, что остроносый и сам был не прочь спросить с меня за какого-то там Совика. И спросил бы, если бы мое очко дрогнуло. Но не на того нарвался. Я всем своим видом давал понять, что не на того.

— Не, ну ты чо, борзый в натуре? — дернулся носатый.

Я глянул на него как на какое-то ничтожество. Такого бояться — себя за человека не держать.

— Ладно, мы еще посмотрим, что ты за птица, — сказал остроносый.

Обнял носатого за плечи и повел в блатной угол. Я усмехнулся им вслед. Точно шелупонь. Ничего серьезного. Как бы ночью не подняли. Типа базар с пристрастием. Чем мельче человек, тем больше у него желания доказать собственную крутость.