Черный легион

– Но она немка. Чистокровная. Юность провела в Швейцарии. В тех же местах, где бродила будущая «папесса».

– Ну уж это скорее достоинство.

– Комментарии ваши слишком неудачны. Не находите? Мне продолжать?

– Сосредоточьтесь на Катарине.

– Ради этого я и пришла. С самой «папессой» Сардони познакомилась уже здесь, в Риме, три года назад, когда пыталась стать монахиней.

– Она – монахиней?

– Вот именно. Правда, «папесса» успела отговорить ее от этого безумия. Сразу же ввергнув в другое.

– Так она все же Мария Сардони?

– Катариной Сардони стала с той поры, когда, оказавшись подругой «папессы», превратилась в осведомительницу. Внедрившись при этом с помощью архитектора Кардьяни и в немецкую разведку.

– То есть Катарина, Мария, или как ее там, – не профессионалка, – задумчиво кивал Скорцени, снова наполняя бокал унтерштурмфюрера. – За профессионалов, Фройнштаг. И слушаю вас дальше.

– «Папесса» оказалась щедрой. Отблагодарила ее вполне приличным домиком неподалеку от моря, на окраине Террачины.

– В каких это краях?

– Южнее Рима. Собираетесь навестить? – вполне серьезно спросила Лилия.

– При случае.

– Может быть, будет лучше, если подробности допроса я изложу письменно.

– Бумаги подождут, Фройнштаг, – поморщился Скорцени, – бумаги подождут. Где она сейчас?

– Там, в ванной, у бассейна.

– Считаете, что рассказала все, что могла?

– Я привыкла отрабатывать материал настолько, что сомневаться не приходится. Остается только решить, где ее… В общем-то можно и здесь, на вилле. Но не хотелось бы омрачать наше пребывание.

– Вы, Фройнштаг, готовы взять это на себя?

– Если последует приказ, господин штурмбаннфюрер.

– Мужественный вы солдат, Фройнштаг.

– Расстрел – не повод для комплиментов.

Скорцени задумчиво пожевал нижнюю губу. Фройнштаг и в этот раз права. Только сейчас он понял, что не готов работать с Фройнштаг. На всем их сотрудничестве остается налет личных отношений.

– Прикажете завезти ее километров за десять отсюда?

Глядя в свой недопитый бокал, Скорцени задумчиво повертел головой.

– Не торопитесь. Сейчас мы решим это. На костер и распятие еще никто не опаздывал. Кардьяни уже появился?

– Он в Риме.

– Мы забыли, что существует еще и Кардьяни. Гостеприимный хозяин виллы, которому не хотелось привлекать внимание местной полиции.

– Он и так уже привлек его.

– Мария все еще у бассейна?

– Хотите спуститься к ней? – подалась Фройнштаг вслед за Скорцени.

– Почему бы и нет?

– Вам не следует делать этого, штурмбаннфюрер, – вновь догнала его Лилия, теперь уже в коридоре, у лестницы. – Не ходите туда.

– Опасаетесь за «нетоварный» вид Марии-Катарины?

– За ваши нервы. Нет смысла спускаться туда. От вас требуется только приказ.

– Мне лучше знать, что от меня требуется, Фройнштаг, – как можно нежнее проговорил Скорцени, озаряя Лилию своей «улыбкой Квазимодо на лице камикадзе». – Оставайтесь здесь.

58

Спустившись на первый этаж, Скорцени строго приказал часовому не пропускать Фройнштаг в подвал. Идя вслед за штурмбаннфюрером, Лилия слышала его слова и нарушить приказ не осмелилась.

Катарина – по привычке Скорцени так и продолжал называть ее – совершенно нагая сидела у самой кромки бассейна, прислонившись плечом к кожаному лежаку. Казалось, она была в состоянии полнейшей прострации.

Наклонившись, Скорцени поднял двумя пальцами подбородок девушки и отшатнулся. Катарину трудно было узнать: царапины, кровоподтеки, синюшная опухоль вместо красиво отточенного подбородка…

«Относительно «товарности» вида Фройнштаг была права», – угрюмо согласился он. – Интересно, как в отношении «отработки материала?»

– Допрос есть допрос, Катарина, Мария или как вас там. Смиритесь. Случается и пострашнее.

– Застрелите меня, Скорцени. Застрелите вы, – с мольбой в голосе проговорила девушка, совершенно не стесняясь своей наготы.

– Уверены, что дальше нет смысла?

– Его давно нет. Лучше уж вы. Не подпускайте ко мне вашу стерву.

– Она была неласкова с вами, Катарина-Мария, это очевидно. Но ведь и вы тоже… Что мешало честно признаться во всем в первый же вечер?

– Как вы себе это представляете?

– Ваш шеф, Кардьяни, служит нам. Предательства в вашем откровении не было бы.

– Откровение – само по себе предательство.

– Здравое рассуждение. Но ничего другого предложить вам не мог.

Катарина обронила голову на колени и закрыла ее руками.

– Такое невозможно выдержать, Скорцени. Я понимаю: допрос… Но ведь можно было по-человечески, я бы сама призналась. Она… Это невозможно терпеть, Скорцени, – неожиданно ухватилась руками за его руку. – Не подпускайте ее ко мне! Не подпускайте вашу садистку. Она заставила меня пить… она вливала в меня коньяк. Прямо в бассейне. А потом… потом насиловала.

– Что-что?!

– Насиловала. Да-да, насиловала! Вы не ослышались! – истерично всхлипывала Катарина. – Избивая и допрашивая. Это продолжалось дольше, чем вся моя жизнь. Она зверь, Скорцени, – в глазах девушки отразился неописуемый ужас. – Вот здесь, на этом лежаке. Я слышала о том, что женщина с женщиной. Но она – это чудовище…

– Что за чушь вы несете, Сардони? Понятно, что вам хочется выставить Фройнштаг не в том свете…