Черный легион

Котловина, в которой находилась эта лесная избушка, напоминала кратер давно угасшего вулкана. С севера и с юга отроги невысоких хребтов смыкались над скалистым ложем реки, создавая некое подобие большой чаши.

Ветры гор сюда не проникали, студеный байкальский туман развеивался между сосновыми вершинами прибрежных кряжей, а зависшее на горном пике солнце светило только для этого затерянного мирка – нежаркое, но достаточно теплое, безмятежно купающееся в синеве небесного океана.

Окунаясь в леденящую купель речной заводи, Курбатов понимал, что вести себя столь беспечно почти на окраине города – равнозначно самоубийству, но все же умудрился несколько раз переплыть образовавшееся озерцо от берега к берегу и потом, стоя совершенно голым между замшелыми камнями, долго растирал почти окоченевшее тело грубым самотканым полотенцем – жестким, словно растрепанная циновка.

Он твердо решил, что должен пройти эту страну, убивая в себе всякий страх. Доверившись судьбе. Не он – его должны бояться. Он пронесется над Европой подобно смерчу. Чтобы при одном упоминании о Легионере враги его трепетали.

Наскоро пообедав японскими консервами, Курбатов с интересом взял в руки газету, извлеченную Тирбахом из планшета Колзина. На первой же страничке ее сообщалось о суде над местными врагами народа. Судили пятерых. Все они объявлены саботажниками и пособниками иностранных разведок.

Подполковнику не раз приходилось читать довоенные советские газеты, и каждый раз его потрясали маниакальность режима, который с такой жестокостью видел врага в каждом, кто осмеливался хоть на минутку усомниться в гениальности вождя всех времен и народов, обронить неосторожное слово по поводу советской власти или имел несчастье происходить не из пролетариев. Впрочем, пролетариев в этом коммунистическом Содоме тоже не очень-то щадили.

– Господин подполковник, позвольте представить: младший лейтенант милиции Дмитрий Колзин.

Курбатов сидел, привалившись спиной к стене избушки и подставив лицо солнечным лучам. Старые бревна вбирали в себя его усталость, и князь ощущал, как тело оживает и возрождается. Увидев перед собой Тирбаха и Волка, – подполковник так и решил именовать захваченного ими в плен сержанта Волком, – он отложил газету и пристально всмотрелся в осунувшееся бледноватое лицо новоиспеченного «милиционера».

– Чего тебе еще желать, Колзин? Отныне ты – офицер милиции. Царь и бог. Все дрожат, уважают и ублажают.

– Надолго ли?

– Эт-то зависит от тебя самого. Как долго сумеешь.

– Теперь я действительно превратился в волка, которому только-то и делать, что рыскать по тайге, – дрогнувшим голосом проговорил «милиционер».

Курбатов поднялся и с высоты своего роста смерил Волка презрительным взглядом человека, для которого его проблемы и страхи представляются смехотворными.

– Ты еще только должен по-настоящему осознать себя волком. Ты еще только должен озвереть настолько, чтобы не ты людей, люди тебя сторонились, избегали. И вот тогда, лишь тогда, почувствуешь себя сильным и свободным, абсолютно свободным. От страха и угрызений совести. От необходимости трудиться за гроши и поклоняться их идолам; служить и подчиняться.

– Да уж, свободным… – окончательно помрачнел Волк.

– Так чего ты хочешь? Гнить в земле, как эти милиционеры, форму одного из которых надел?

– На меня надели, – пробубнил Волк.

– Неблагодарная тварь, – презрительно процедил фон Тирбах. – Мы во второй раз спасли тебе жизнь. И после этого ты еще смеешь выражать недовольствие.

– Он прав, – миролюбиво объяснил Волку Курбатов. – Но я не стану ни наказывать тебя, ни переубеждать. Сейчас ты получишь пистолет и все изъятые у милиционеров патроны. Твой автомат тоже остается тебе. С этим арсеналом ты уйдешь в горы. Как будешь жить дальше – твое дело. Но запомни: продержаться следует месяц. Ровно через месяц мы прибудем к этой избушке и вместе отправимся к границе. В Маньчжурии ты пройдешь подготовку в том же лагере, в котором прошли ее все мы, и станешь настоящим диверсантом. Как сложится судьба твоя дальше, этого не может предсказать никто. Даже Иисус Христос. Но по крайней мере теперь ты будешь знать, чего ждать хотя бы в ближайшее время.

– Вот на это я согласен, – просветлело лицо Волка. – На это – да. Пойду с вами. Только… не обманите.

– Слово чести. Как офицер офицеру.

Услышав это, Тирбах скептически ухмыльнулся. Лицо самого Курбатова оставалось невозмутимо серьезным.

– Кстати, о том, чтобы вам в самом деле присвоили звание офицера, мы позаботимся.

– Что я должен делать в течение этого месяца?

– Тирбах, оставьте нас.

– Слушаюсь, господин подполковник.

* * *

Оставшись вдвоем, они пошли берегом речушки в сторону озера. Лазурный плес его оказался неподвижным, а небесно-чистая глубина отражала известково-белесые склоны пологих берегов и подводных скал.