Брат поднял измученный взгляд на нее, в темноте его глаз было почти не видно. Он смог лишь кивнуть, и Мэй взяла его за руку. Они не брали ничего, боялись нашуметь, на цыпочках прошли мимо спальни. Дверной засов скрипнул, заставив застыть на месте, пугливо оглянувшись назад — из комнаты отца донесся храп. Облегченно вздохнув, дети выскользнули на улицу. В лицо ударил холодный ветер, ночь выдалась ясная, полным диском сияла луна. Они добежали до ограды, Мэй потянула калитку на себя… Замерла, ощутив тяжесть ладони на плече. За ее спиной стоял мужчина в красном колпаке. Он широко улыбался, от этой улыбки похолодело на сердце. Он схватил Мэй за плечи, худые пальцы впились до боли, цепко забрали к себе. Мэй тихонько вскрикнула, вспомнив, что будить отца нельзя. Ее потянули вперед, она забилась в руках пойманной птицей, схватила за руку брата, оглянувшись. Он остолбенел. Мэй потянулась к нему в бессильной попытке вырваться… брат отпрянул. В его полных ужаса глазах отразилась жалость, но слепой испуг растопил ее. Ступил назад, попятившись, раз, два… Бросился бежать. Мэй рванула следом, но жестокие руки притянули назад, окутав необъятной тьмой дурно пахнувшего плаща. Ее завернули как в тугой мешок, стало трудно дышать, в нос и горло забилась пыль, заставив закашляться. Болью в позвонках отозвались острые камни, впившиеся под ребра — Мэй упала на землю, ее поволокли вперед. Она задыхалась, пыталась выползти из облепившего кокона, но тщетно. Ткань натянулась, подняли в воздух, перекинули через седло лошади. Мэй чувствовала горячий бок и слышала расторопное дыхание. Мужчина глухо выругался, залез следом и погнал вперед. Каждый скачок отдавался болью в животе, должны были остаться синяки. Через какое-то время Мэй отключилась, устало закрыв глаза.
Ей снилось цветочное море и свежий летний день. Они с братом шли под руку сквозь высокую траву и улыбались, счастливые. Они освободились от власти отца, и теперь были только вдвоем. Чудесное мгновение прервал отвратительный скрежещущий звук, свалившийся с небосвода. Мэй с трудом размежила веки, взгляд уперся в невысокий и грязный потолок, с которого свисали непонятные травы. Некоторые из них, ароматные и собранные в аккуратные пучки, Мэй знала. Другие видела впервые. Были среди них и совсем удивительные, темно-синие и светящиеся изнутри. Но как мирно выглядели они, так же сурово смотрелись засушенные части животных и их кости, заботливо разложенные по полкам. Чем ниже по ним скользил взгляд, тем больше возникало на деревянных прибитых к стенам доскам глиняных горшков и стеклянных бутылей. Внутри них творился хаос. Там ползали мелкие насекомые, плескались в зеленой жидкости глаза и челюсти, а местами горело белое пламя. Мэй с трудом покосилась на свои руки и ноги, охваченные ремнями, привязанные к длинному столу. Напротив в камине плясал огонь.
— Ты хоть знаешь, как редко рождаются люди с меткой черного лиса? — скрипучий голос заставил вздрогнуть, не узнать его было невозможно. — Я тебе скажу. Раз в тысячелетие. И из-за тебя я этот шанс упустил. Мой лучший экземпляр сбежал, оставив лишь бледную тень. Как хорошо, что у вас общая кровь.
Человек в красном колпаке подошел к огню, выдвинул накаленный до алого поднос с инструментами и поднял вверх длинную иглу, придирчиво ее осмотрев.
— Я собираюсь выкачать ее из тебя всю. Посмотрим, на что ты сгодишься.
Мэй испуганно замычала, кляп не давал ей говорить. Она начала задыхаться, случайно зажевав кусок тряпки, размоченный слюной. Человек поднес иглу к ее руке; от наконечника тонкой струйкой поднимался легкий дым. Прикосновение обожгло яркой болью, ударило в нос дурным запахом паленого мяса. Мэй изогнулась в спине, истошно вгрызшись зубами в кляп, сейчас она была ему рада. Иглу вогнали глубже, будто решили сжечь все ее внутренности.
— Раз, два, — со смехом откуда-то сверху проговорил ненавистный голос, — ах, ты выдержала два и еще в сознании! О-хо-хо, я принесу еще, смотри. Три, четыре!