Черный Магистр

Я бродил по двору, осматривал наши заготовки на случай ночного нападения и неожиданно наткнулся на «свежее» решение. Самое удивительное, что подсказку мне дал сам магистр с его нетрадиционными методами обогащения. Точно таким же способом пополнения партийной кассы пользовались и большевики. Один из них состоял в женитьбе молодых революционеров на богатых пожилых женщинах с последующей экспроприацией их состояния для нужд партии. Говорят, что такой метод поддерживал сам Владимир Ильич.

Вторым способом были налеты или, как их называли сами революционеры: «эксы», или, говоря попросту, грабеж. Самым громким и прославленным «эксом» было нападение в Тифлисе на карету, перевозившую в банк большую сумму денег. Осуществил его легендарный террорист Симон Тер-Петросян по кличке Камо, вероятно, при деятельном участии будущего отца народов, товарища Сталина. Вопрос с экспроприацией решили большевистским путем, просто и эффективно: забросали улицу, по которой ехала карета с деньгами, бомбами. Пока оставшиеся в живых свидетели с ужасом смотрели на груды кровавых тел, разорванных взрывами казаков конвоя и случайных прохожих, деньги изъяли и увезли. Погибло тогда всего-ничего пятьдесят человек. Главное новаторство революционного метода было в том, что оставшиеся в живых свидетели пребывали в шоке и не смогли ничего заметить и запомнить.

— Михаил, — обратился я к подошедшему уряднику, — ты говорил, что сможешь достать порох?

— А много нужно?

— Пуд, лучше два.

— Сколько? — удивленно переспросил полицейский. — Зачем нам столько?

— Взорвем в имении казарму и, пока там разберутся, что к чему, освободим наших пленниц.

— Как можно, ведь там погибнут люди!

— Тогда придумай другой способ, как нам впятером справится с сорока вооруженными гайдуками.

Урядник задумался, потом просветлел лицом и предложил:

— А что если нам туда поехать и их усовестить?!

— Что? — только и смог сказать я. — Усовестить бандитов?

— А что, они разве не православные? Чай, не захотят гореть в геенне огненной!

— Ты это серьезно говоришь? — на всякий случай спросил я, хотя было ясно и так, парень не думает шутить. — А снова сесть на цепь не хочешь?

— Так меня ж, Лексей Григорьич, заарестовали по ошибке, когда б узнали, что я урядник — отпустили б.

— Так, может, тебе туда одному поехать и уговорить магистра и его янычар покаяться? Пусть попросят прощенье у всех обиженных, вернут награбленное.

— Можно и поехать, — ответил он. — Может быть, у них совесть и проснется.

— Ребята, простите, но вы все здесь какие-то блаженные. Одни ни с того, ни с сего в стельку напиваются, другие к совести взывают! Да идите вы все!

— Ладно, поеду за порохом, только мне его задарма столько не дадут, — неожиданно сказал урядник.

— На тебе деньги. А о совести при мне больше не поминай! У таких людей, как магистр и Моргун, которого ты недавно видел, совести нет и никогда не было. Для них совесть — это собственное благо.

— Чего у них? — переспросил урядник.

— Ничего, это я так, про себя.

Я дал Михаилу деньги и проинструктировал, как не попасть в лапы к гайдукам. Он оседлал последнего оставшегося трофейного коня и поехал в город кружной дорогой, в объезд имения

Я же навестил Александра Егорыча и штабс-капитана, которые только-только начали подавать признаки жизни и завалился спать.

Нужно было как-то совладать с разгулявшимися нервами. «Измена», если это можно так назвать поступок Кудряшовой, окончательно выбила меня из колеи. Не то, чтобы я так сильно был в нее влюблен, но оказаться предпочтенным такому уроду, как Моргун, думаю, никакому нормальному человеку не понравится. К тому же, урядник был в чем-то прав, взрывать людей, даже виноватых, будет не самым лучшим поступком моей жизни. Все это еще усугублялось неясной ситуацией с Катей. Если она и правда влюбилась, то мое вмешательство в ее жизнь, да еще такое кровавое, будет ничем не оправдано. Короче говоря, все как-то так сошлось, что наспех оценить то, что я за последнее время делал правильно, что — плохо, не получалось. Чтобы почувствовать свою моральную правоту, мне нужно было иметь уверенность в подлости противника. Одно дело — защищаться, тогда для противоборства все способы хороши, и совсем другое дело — самому нападать, как о таких случаях говорится в Уголовном кодексе, с превышением необходимой самообороны. Именно масштабы такого превышения меня почему-то волновали в тот момент больше всего.

Разбудил меня парикмахер Степаницкий. Я услышал, как кто-то вошел в горницу, и мгновенно проснулся

— Ради бога, уберите от меня ваш страшный пистолет! — попросил меня знакомый голос с характерным акцентом.

Я опомнился и снова засунул оружие под подушку.

— Это вы, Михаил Семенович? Какими судьбами?

— Вы можете думать, что хотите, но меня замучила совесть, — ответил он, вплотную подходя к моему жесткому ложу.

— Вы знаете, меня тоже, — мрачно сказал я.

Дневной сон меня совсем не освежил, и настроение было еще более подавленное, чем раньше. Степаницкий сочувственно пожевал губами и неожиданно промокнул глаза кончиками пальцев.

— Что такое, вы плачете? — удивленно спросил я