Чёрный молот. Красный серп. Книга 1

– Готов. Гля, вроде как рыбак. Может, зря мы его?

– Чего зря!? Может, он на шухере был. Ничего, кому надо – разберутся, а мы своё дело сделали. Нам стрелять приказали, вот мы и стреляли. А одним больше или меньше, какая нам разница? Давай проверим, нет ли тут ещё кого, и пойдём доложимся.

Двое прошли по кромке воды совсем близко от притаившихся мужчин. Один проследовал дальше по берегу, а второй остановился помочиться недалеко от Самуила Шаевича и Давида. Сквозь ветви куста они видели его тёмный силуэт и слышали журчание. Он остановился как раз в том месте, где был кукан с пойманной рыбой. Закончив отливать, он поспешил за своим товарищем.

Через пару минут их голоса немного затихли. Убедившись, что рядом никого нет, Самуил Шаевич потихоньку выбрался из кустов, Давид последовал за ним. Мужчины понимали друг друга без слов. Через несколько минут рассветёт, и те, кто придут, чтобы забрать тела беглеца и рыбака, могут увидеть брошенные удочки. Тогда они точно догадаются, что здесь ещё кто-то есть, и не успокоятся, пока не найдут хозяев. Иди знай, чем это может закончиться. Пристрелят на месте как сообщников или впаяют сроки, навесив статью. Нужно выбираться. Молча схватив вещи и столкнув банку с червями в воду, мужчины поспешили в сторону, противоположную той, откуда пришли преследователи. Они прошли совсем рядом с убитым рыбаком. Он лежал на спине, неловко подогнув под себя ноги, и вопросительно смотрел вверх. Одна рука была в воде, а вторая продолжала сжимать удилище. На груди виднелось мокрое пятно. В темноте не было видно отверстие от пули, но и так было ясно, откуда оно взялось. Им удалось ускользнуть незамеченными. Правда, в город они входили уже в рассветных лучах, но до дому добрались в целости и сохранности. Наказав женщинам молчать, разошлись по спальням. Сон не шёл, и каждый успокаивал свою половинку. Женщины не на шутку переволновались, представляя, чем всё могло закончиться.

Уже через несколько дней удалось узнать, в чём было дело. Крестьянские хозяйства обложили непомерными поборами. И это в один из самых неурожайных годов. За несдачу продовольствия применяли строгие репрессивные меры. Пытками выбивали места хранения зерна. Тех, кто и под пытками не сознавался, могли расстрелять на месте. Крестьян выселяли из домов, конфисковывали весь скот и всю утварь. После грузили на машины или подводы, и люди исчезали целыми хуторами и деревнями в неизвестном направлении.

Начался голод. Доведённые до отчаяния мужики, многие из которых прошли гражданскую, помогая красным установить народную власть, теперь сами оказались бесправными заложниками новой власти. Защиты искать было негде, прошлыми заслугами никто не интересовался. Всех волновал только план заготовок зерна и изъятия продовольствия практически до нуля, не оставляя ничего для будущих посевов. В некоторых местах вспыхивали стихийные бунты. Доставались из дальних схронов ружья и обрезы. Начали гибнуть и сотрудники ГПУ. Мужчины объединялись в небольшие отряды и пытались добыть продовольствие. Кто-то прознал, что изъятое зерно грузится в эшелоны и отправляется за границу. Один из отрядов решил попробовать отцепить последний вагон эшелона на подъёме у 29-го разъезда, там, где поезда сбавляли ход. Но к тому времени эшелоны были укомплектованы хорошей охраной. Страна готовилась к большой войне за победу социализма и восстанавливала разрушенную экономику, расплачиваясь хлебом. А ещё были поставки в Германию. После Первой мировой немцы не представляли военной угрозы для СССР. Но они могли пригодиться для войны с империалистами, и немецким товарищам следовало помочь.

Новооктябрьск снабжался относительно неплохо из-за военных частей, расквартированных на окраине города, и как необходимая перевалочная станция. До революции это был небольшой сонный городок на востоке Украины. До поры до времени революционные веяния обходили стороной маленький провинциальный Тормашов – так он тогда назывался. Во время гражданской войны город дважды менял своих хозяев. Попеременно его занимали то белые, то красные.

Но ни те, ни другие не смогли добиться однозначной поддержки местных жителей. Люмпены, солдаты, дезертировавшие с полей войны, и еврейская молодёжь, не желавшая более проживать в черте оседлости и быть самой низшей ступенью российского общества, поддержали большевиков. Народ более устроенный – лавочники, оптовые торговцы, рабочие железнодорожных предприятий, – поначалу не проявил должного интереса к политическим изменениям. Их больше волновала стабильность собственных доходов. Они знали, что нужны при любой власти и поэтому не лезли в разборки между белыми и красными, дожидаясь, пока всё само по себе утрясётся. Митинги в поддержку новой власти не собирали много сторонников. А организаторы за призывы отнять и поделить пару раз даже были биты в тёмных переулках неизвестными личностями, которые практически из братских побуждений рекомендовали агитаторам выбрать для своей деятельности другой город.