Черный мотылек

Через шесть лет она вернулась, чтобы сыграть свадьбу. 1938 год. Джоан раскрыла последний альбом, тот самый, куда сейчас не заглядывала, потому что раньше так часто листала его. Вместо заставки в свадебном альбоме полагалось разместить снимок церкви, и церковь Святого Стефана была довольно красивой, хотя в Садбери Джоан присмотрела для себя храм получше. Вот фотография, где она идет к дверям церкви под руку с отцом. Одной рукой придерживает длинный белый шлейф, в другой сжимает букет. Отец здесь выглядит счастливым, а на других, более поздних фотографиях — и мать. Они прошли через все это и вернулись к нормальной жизни, насколько это возможно.

Что она ищет здесь? Джоан почти забыла. Любимые фотографии проплывали перед глазами: свадьба, подружки невесты, общий снимок на ступенях храма, отъезд из церкви, дальше праздничный ужин. Прекрасный месяц май, чудесный день. Счастлива невеста, если солнце светит…

Счастье — это хорошо, но ведь нужна и удача. Горло судорожно сжалось. Что она сделала, чтобы приманить удачу? Надела, но обычаю, что-то старое, что-то новое, что-то чужое, что-то синее… Разгадка близка, она это чувствовала. Вот и последняя фотография в альбоме.

Снимал шафер Фрэнка. Имя его Джоан забыла, с фотоаппаратом он обращался неумело — даже непонятно, каким образом этот снимок оказался среди профессиональных. Так захотелось Фрэнку, чем-то ему приглянулась эта фотография. Обычно, просматривая свадебный альбом, Джоан закрывала его, не доходя до этой страницы, или быстро скользила по ней взглядом, не вникая в детали.

Но сейчас она внимательно рассматривала снимок. Они с Фрэнком держатся за руки, а напротив стоит улыбающийся человек со щетками под мышкой, за спиной у него прислонен к стволу дерева велосипед, и четко видна треугольная табличка на багажнике, на которой белым по черному написано: «Дж. У. Райан, трубочист».

Любовника Урсулы звали Эдуард Акенхэм, он был ее единственным мужчиной. Колин Райтсон не в счет, и хотя для некоторых женщин мужья становятся также и любовниками, это не их с Джеральдом случай. Эдуард, художник, жил в маленьком домике в Клоули и зарабатывал себе на жизнь, преподавая историю искусств на вечерних курсах в Ильфракомбе.

С самого начала Урсула понимала, что он за человек Она не строила иллюзий, все ее иллюзии были некогда связаны с Джеральдом, и все они рухнули. Вечный бедняк, хронический неудачник, красавец, хоть и несколько потрепанный, Эдуард считал своим долгом в каждом семестре обзаводиться новой возлюбленной из числа студенток. Изредка отношения растягивались на два семестра, и Урсула оказалась одной из таких счастливиц.

Эдуард сразу честно предупреждал подружек, что у него нет денег и нет желания заводить семью. С другой стороны, он был свободен, у него было место для встреч — очень живописный коттедж, к тому же паб рядом. Любовью он занимался нежно, осторожно, страстно. На какое-то время его преданность безраздельно принадлежала очередной подруге. Он отдавал ей всю свою любовь — столько, сколько мог, и на определенных условиях. Да, это был порядочный человек.

Почти целый год Урсула чувствовала себя желанной, красивой, сексуальной, привлекательной. Ни разу за это время у нее не случалось мигреней. Эдуард сделал ей комплимент, очень похожий на тот, который она выслушала от Джеральда во время медового месяца:

— Почти любой мужчина мечтал бы заняться любовью с такой женщиной, как ты.

Однако наступил июнь, курс истории искусств подошел к концу. Эдуард уехал в Испанию к такому же нищему, как он, другу, решительно попрощавшись с Урсулой и сделав ей на прощание еще один комплимент: «Это был один из лучших „опытов“ в моей жизни». Урсула расстроилась: она влюбилась в Эдуарда и знала, что станет горевать. Но также знала заранее, что влюбленность неизбежна, ведь при той жизни, которую она вела, невозможно не привязаться к первому же доброму, умному и красивому мужчине, обратившему на нее внимание.

Урсула где-то читала — наверное, в каком-нибудь журнале, в разделе «советы читателям», — что, если удалось скрыть свой роман от мужа, гораздо мудрее и великодушнее ничего ему не рассказывать. Однако она понимала, что это правило неприменимо к Джеральду, который давно перестал быть ее мужем, и превратился в не слишком приятного домохозяина. Итак, в субботу утром, когда прошел приступ мигрени, Сара уехала на занятия верховой ездой, а Хоуп — в танцкласс, она поведала Джеральду об Эдуарде Акенхэме.

Он на миг оторвался от «Таймс»:

— И что, по-твоему, я должен сказать?

К своему ужасу, она успела научиться его манере вести разговор и могла ответить на эту реплику равноценной:

— Именно то, что ты сказал. — Действительно, ничего другого она от него не ожидала. — Еще комментарии будут?

— Нет, если только ты не попадешь в газеты, — ответил он. — Учитывая, что ты имеешь отношение ко мне.

«Имеешь отношение ко мне», а не «ты моя жена».

— И я не хочу, чтобы мои девочки стали свидетелями каких-либо травмирующих сцен.

— Никаких сцен. Все уже кончено, — сказала она.

— Будут и другие.

Но других не было. До сих пор.