Черный обелиск

– Если вы будете продолжать в том же духе, то скоро попадете в тюрьму,

– замечаю я.

– Что я могу поделать? Такая уж у меня натура.

– Заколите себя, если вам необходимо кого-нибудь заколоть. Это избавит вас от многих неприятностей.

– Иногда мне даже хочется прикончить себя. Ну как же мне быть? Я с ума схожу по этой женщине. А она меня терпеть не может.

Я вдруг чувствую себя растроганным и уставшим и сажусь на ступеньки рядом с Вацеком.

– А все мое ремесло! – говорит он с отчаяньем. – Она ненавидит этот запах, дружище. Но ведь если много режешь лошадей, от тебя пахнет кровью!

– А у вас нет другого костюма? Чтобы переодеться, когда вы возвращаетесь с бойни?

– Нельзя этого. Иначе другие мясники подумают, что я хочу быть лучше их. Да и все равно я насквозь пропитан запахом. Его не вытравишь.

– А если хорошенько мыться?

– Мыться? – удивляется Вацек. – Где? В городских банях? Они же закрыты, когда я в шесть утра возвращаюсь с бойни.

– Разве на бойнях нет душа?

Вацек качает головой.

– Только шланги, чтобы мыть пол. А становиться под них сейчас уже холодно, осень.

С этим я не могу не согласиться. Ледяная вода в ноябре – небольшое удовольствие. Будь Вацек Карлом Брилем, это бы его не испугало. Карл зимой прорубает на реке лед и плавает вместе с членами своего клуба.

– А как насчет туалетной воды? – спрашиваю я.

– Не могу ею пользоваться. Другие мясники решат, что я гомосексуалист. Вы не знаете, каковы люди на бойнях.

– А что, если бы вам переменить профессию?

– Я ничего другого не умею, – уныло отвечает Вацек.

– Торговать лошадьми, – предлагаю я. – Это ведь занятие, очень близкое к вашей профессии.

Вацек качает головой. Мы сидим некоторое время молча. Какое мне дело, думаю я. Да и чем ему поможешь? Лизе нравится в «Красной мельнице». И привлекает ее не столько сам Георг, сколько желание иметь кого-то получше, чем этот ее мясник.

– Вы должны стать настоящим кавалером, – говорю я. – Зарабатываете вы хорошо?

– Неплохо.

– Тогда у вас есть шансы. Ходите каждые два дня в городские бани, потом вам нужен новый костюм, который вы будете носить только дома, несколько сорочек, один-два галстука; вы можете все это купить?

Вацек размышляет. Я вспоминаю вечер, когда на меня взирала критическим оком фрау Терговен.

– В новом костюме чувствуешь себя гораздо увереннее, – говорю я. – Сам испытал.

– Правда?

– Правда.

Вацек с интересом смотрит на меня.

– Но у вас же безукоризненная наружность!

– Смотря для кого. Для вас – да. Для других людей – нет. Я замечал.

– Неужели? И давно?

– Сегодня, – отвечаю я. Вацек от удивления разевает рот.

– Скажи пожалуйста! Значит, мы вроде как братья. Вот удивительно!

– Я когда-то где-то читал, будто все люди – братья. А посмотришь на жизнь и удивляешься, как еще далеко до этого.

– И мы чуть друг друга не убили, – мечтательно говорит Вацек.

– Братья частенько друг друга убивают. Вацек встает.

– Завтра пойду в баню. – Он ощупывает левый глаз. – Я было хотел заказать себе мундир штурмовика… их как раз сейчас выпускают в Мюнхене.

– Элегантный двубортный темно-серый костюм выигрышнее. У такого мундира нет будущего.

– Большое спасибо, – говорит Вацек. – Но, может быть, мне удастся приобрести и то и другое. Ты не сердись на меня, приятель, что я хотел зарезать тебя. За это я тебе пришлю завтра большой кусок первоклассной конской колбасы.

XXIV

– Рогач, – говорит Георг, – подобен съедобному домашнему животному, например курице или кролику: ешь с удовольствием, только когда его лично не знаешь. Но если вместе с ним рос, играл, баловал его и лелеял – только грубый человек может сделать из него жаркое. Поэтому лучше, когда ты с рогачом не знаком.

Я молча указываю на стол. Там, между образцами камней, лежит толстая красная конская колбаса – дар Вацека; он сегодня утром занес мне эту колбасу.

– Ты ешь ее? – спрашивает Георг.

– Разумеется. Во Франции мне приходилось есть конину и похуже. Но ты не уклоняйся. Вон лежит подарок Вацека. И я стою перед дилеммой.

– Она возникла только из-за твоей любви к драматическим ситуациям.

– Хорошо, – говорю я. – Допускаю. Но как-никак я тебе спас жизнь. Конерсманша будет шпионить и дальше. Стоит ли игра свеч?

Георг берет из шкафа бразильскую сигару.

– Вацек смотрит на тебя теперь как на собрата, – отвечает он. – Для твоей совести в этом конфликт?

– Нет. Он, кроме того, еще нацист. Факт, аннулирующий одностороннее братство. Но хватит об этом.

– Вацек и мой брат, – заявляет Георг, посылая клубы белого дыма в лицо Святой Катарине из раскрашенного гипса. – Дело в том, что Лиза обманывает не только его, но и меня.

– Ты это сейчас придумал? – удивленно восклицаю я.

– Ничуть. А откуда же иначе у нее наряды? Вацек в качестве супруга не задает себе этого вопроса, а я не могу не задавать.

– Ты?

– Лиза сама мне призналась, хотя я ее не спрашивал. Не желает, чтобы между нами был какой-нибудь обман, так она мне заявила. И она честно этого хочет, не ради шутки.

– А ты? Ты изменяешь ей со сказочными образами твоей фантазии и с героинями из твоих великосветских журналов?