Черный обелиск

– Черт! – возмущается Хунгерман. – Надеюсь, он не свалился в воду? Он же не умеет плавать.

– Чепуха. Глубина ручья не больше метра.

– Отто способен и в луже захлебнуться. Он слишком любит свое отечество.

Мы находим Бамбуса на мостике через ручей, он держится за перила и проповедует рыбам.

– Тебе нехорошо, Франциск? – спрашивает Хунгерман.

– Ну да, – отвечает Бамбус и хихикает, как будто все это безумно смешно. Потом начинает стучать зубами. – Холодно, – бормочет он. – Я не способен жить под открытым небом.

Вилли вытаскивает из кармана бутылку с кюммелем.

– А кто вас опять спасает… предусмотрительный дядя Вилли спасет вас от воспаления легких и холодной смерти.

– Жалко, что с нами нет Эдуарда, – говорит Хунгерман. – Вы тогда тоже могли бы его спасти и войти в компанию с Валентином Бушем. Спасители Эдуарда. Это его сразило бы.

– Бросьте дурацкие остроты, – заявляет Валентин, который стоит позади него. – Капитал должен быть для вас чем-то священным, или вы коммунист? Я ни с кем не делюсь. Эдуард принадлежит мне.

Все мы пьем. Кюммель сверкает в лунном свете, как желтый бриллиант.

– Ты еще хотел куда-то зайти? – спрашиваю я Вилли.

– В певческий союз Бодо Леддерхозе. Пойдемте со мной. Там вы можете обсушиться.

– Замечательно, – говорит Хунгерман. Никому не приходит в голову, что гораздо проще было бы отправиться домой. Даже поэту, воспевшему смерть. Кажется, что сегодня вечером жидкость обладает особой притягательной силой.

Мы идем дальше вдоль ручья. Лунный свет поблескивает в воде. Луну можно пить – кто и когда говорил об этом?

XV

Духота позднего лета повисла над городом, курс доллара поднялся еще на двести тысяч марок, голод усиливается, цены подскочили, а в целом – все очень просто: цены растут быстрее, чем заработная плата, поэтому та часть народа, которая существует на заработную плату, жалованье, мелкие доходы и пенсии, погружается все больше в безысходную нужду, а другая захлебывается в неустойчивом богатстве. Правительство же ничего не предпринимает. Инфляция для него выгодна: благодаря ей оно аннулирует свои долги, а что при этом оно теряет доверие народа – никто не замечает.

Мавзолей, заказанный фрау Нибур, готов. Он ужасен – какая-то каменная будка с пестрыми стеклами, бронзовыми цепями и усыпанной гравием дорожкой, хотя скульптурных работ, которые я расписывал вдове, мы не произвели. Но теперь она вдруг не желает его принимать. Она стоит посреди двора, в руках у нее яркий зонтик, на голове соломенная шляпка с блестящими вишнями, на шее ожерелье из поддельного жемчуга. Рядом с ней стоит какой-то субъект в узковатом клетчатом костюме и в гетрах. Гром грянул, срок траура прошел, и фрау Нибур помолвлена. К Нибуру она вдруг стала совершенно равнодушна. Имя субъекта Ральф Леман, и он называет себя консультантом по делам промышленности. Для столь элегантного имени и профессии его костюм, пожалуй, слишком поношен. Но галстук новый, а также оранжевые носки – вероятно, это первые подарки счастливой невесты.

Сражение продолжается с переменным успехом. Вначале фрау Нибур утверждает, что она не заказывала мавзолей.

– У вас есть письменный договор? – вопрошает она торжествующе.

У нас нет письменного договора. Георг кротко отвечает, что в нашем деле это и не нужно. Когда речь идет о смерти, полагаешься на верность людей своему слову. Кроме того, у нас найдется десяток свидетелей. Своими требованиями фрау Нибур совсем заморочила голову и нашим каменотесам, и нашему скульптору, и всем нам. Да и аванс мы получили.

– Вот в том-то и дело, – заявляет фрау Нибур с удивительной последовательностью. – Аванс мы хотим получить обратно.

– Значит, вы заказали мавзолей?

– Я его не заказывала. Я только дала аванс.

– Ну что вы на это скажете, господин Леман? – спрашиваю я. – Как консультант по делам промышленности?

– Бывает и так, – отзывается Ральф рыцарским тоном и пытается объяснить нам разницу. Но Георг прерывает его. Он заявляет, что на аванс тоже нет письменного документа.

– Как? – обращается Ральф к фрау Нибур. – Эмилия, ты не взяла расписки?

– Да я не знаю… – запинается фрау Нибур. – Кто же знал, что эти люди вздумают утверждать, будто я не давала аванса! Такие обманщики!

– Какая низость!

Эмилия вдруг виновато съеживается. Ральф в бешенстве смотрит на нее. Он внезапно перестает быть рыцарем. Боже праведный, думаю я, сначала у нее был кит, теперь она поймала акулу.

– Никто и не утверждает, что вы не дали аванса, – замечает Георг. – Мы только говорим, что никаких письменных документов нет ни на заказ, ни на аванс.

Ральф облегченно вздыхает:

– Ну вот!

– Впрочем, – заявляет Георг, – мы готовы взять мавзолей обратно, если он вам не нужен.

– Ну вот, – повторяет Ральф. Фрау Нибур радостно кивает. Я с изумлением смотрю на Георга. Ведь мавзолей окажется вторым сторожем нашего склада, братом обелиска.

– А как же аванс? – спрашивает Ральф.

– Аванс, конечно, пропадет, – говорю я. – Так всегда делается.

– Что? – Ральф одергивает жилет и выпрямляется. Я замечаю, что и брюки ему слишком узки и коротки. – Вы что, смеетесь? – восклицает он. – Так у нас не делается!