Чёрный обелиск

Эрих Мария Ремарк. Черный обелиск

От переводчика

В данной книге публикуется новый и, в сущности, первый адекватный перевод одного из известнейших романов Эриха Марии Ремарка, некогда самого популярного немецкого автора в России. Переводы, как известно, имеют печальное свойство «устаревать», прежде всего, с точки зрения лексики, особенно разговорной; да и переводческое искусство не стоит на месте, и то, что 50–60 лет назад вполне удовлетворяло неискушенного читателя, сегодня может показаться дилетантством. Многие русскоязычные версии зарубежных романов, изготовленные в середине прошлого века (часто наспех и далеко не всегда талантливыми переводчиками), кроме того, изобилуют смысловыми ошибками, не говоря уже о стиле, который нередко просто отсутствует. Не стал исключением и «Черный обелиск». Хотелось бы надеяться, что эта книга поможет роману обрести вторую жизнь.

Роман Эйвадис

История одной запоздалой молодости

Не сердитесь, когда я говорю о «старых временах». Мир вновь озарился мертвенным светом апокалипсиса; еще не развеялись запах крови и пыль последней катастрофы, а лаборатории и фабрики уже вновь самозабвенно трудятся над спасением мира, изобретая оружие, способное взорвать планету.

Мир! Никогда еще не говорили о нем больше и не делали для него меньше, чем в наше время; никогда не было столько лжепророков, столько лжи, смерти, разрушений и слез, чем в нашем, двадцатом столетии, в эру прогресса, техники, цивилизации, массовой культуры и массовых убийств.

Поэтому — не сердитесь за то, что я возвращаю вас в те мифические времена, когда надежда еще реяла над нами, словно знамя, и мы еще верили в такие сомнительные понятия, как человечность, справедливость, терпимость, и в то, что одной войны — достаточно, чтобы вразумить хотя бы одно поколение...

1

Солнце светит в окна конторы «Надгробные памятники. Генрих Кролль & сыновья». На дворе апрель 1923 года, и дела наши идут превосходно. Весна нас не подвела: мы успешно торгуем и именно поэтому разоряемся. Но что поделаешь — смерть неумолима и неотвратима, а человеческая скорбь нуждается в памятниках из песчаника, мрамора и — в случае особого чувства вины или внушительного наследства — даже из драгоценного, черного шведского полированного гранита. Осень и весна — лучшее время года для торговцев атрибутами скорби: в это время люди умирают чаще, чем летом или зимой. Осенью — потому что жизненные соки замирают, а весной — потому что они пробуждаются и сжигают ослабевшее тело, как слишком толстый фитиль слишком тонкую свечу. Во всяком случае, так считает наш самый предприимчивый агент, могильщик Либерман, а уж он-то знает толк в этом деле. Ему восемьдесят лет, он уже закопал в землю более десяти тысяч трупов, приобрел на свои комиссионные от продажи памятников домик у реки с форелевым хозяйством и стал, благодаря своей профессии, убежденным пьяницей. Единственное, что он ненавидит, — это городской крематорий. «Недобросовестная конкуренция», выражаясь языком коммерции. Мы тоже не любим это заведение: на урнах ничего не заработаешь.

Я смотрю на часы. Без нескольких минут полдень, а поскольку сегодня суббота, я заканчиваю рабочий день. Я надеваю металлический футляр на пишущую машинку, отношу множительный аппарат «Престо» за занавеску, убираю со стола образцы камня и вынимаю из ванночки с закрепителем фотоснимки воинских памятников и элементов надгробных украшений. Я не только заведующий отделом рекламы, художник и бухгалтер фирмы, я уже целый год — единственный ее сотрудник и полный дилетант в этом деле.

В предвкушении удовольствия я достаю из ящика стола сигару. Это настоящая черная бразильская сигара. Меня угостил ею утром торговый агент Вюртембергской металлической фабрики, с тем чтобы тут же попытаться всучить мне партию бронзовых венков. Так что оснований сомневаться в качестве сигары у меня нет. Я ищу спички, но их, как всегда, не найти. К счастью, в печке горит огонь. Свернув трубочкой банкноту достоинством в десять марок, я поджигаю ее в печи и прикуриваю сигару. Топить печь в конце апреля, в общем-то, — излишество; это просто коммерческая уловка, придуманная моим работодателем, Георгом Кролем. Он считает, что скорбящим близким и родственникам легче расставаться с деньгами в тепле, чем в холоде. Скорбь сама по себе — холод, охватывающий душу, а если у клиента замерзли еще и ноги, из него трудно вытащить хорошую цену. В тепле он оттаивает. А вместе с ним и его кошелек. Поэтому в нашей конторе всегда жарко натоплено, а наши коммерческие агенты затвердили наизусть главную заповедь шефа: никогда даже не пытаться заключить сделку в холодную или дождливую погоду, да еще на кладбище — только в теплом помещении и, по возможности, на сытый желудок клиента. Скорбь, холод и голод — плохие союзники в бизнесе.