"Отдел II. Публицистика и критика. Девяностые годы.
I. Течение анархическое. К нему принадлежат:
А) анархисты-коммунисты: П. Кропоткин (и друг.); Б) Мистические анархисты: Георгий Чулков; В) "Махаевцы": А. Вольский и друг.; Г) Религиозные анархисты: Л. Толстой, В. Чертков.
II. Социалистическое течение: А) социалисты этико-социалистической школы: Н. Михайловский, Вл. Короленко, Южаков, Иванов-Разумник, Мякотин, Пешехонов, Тан, Е. Рубакин (всего указано 46 писателей этой одной группы!!); Б) народники-социалисты: Слонимский (еврей); В) социалисты марксистской школы, и в них 1) меньшевики и среди них "бундисты" Гейман, В. Медем; 2) большевики; 3) "беззаглавцы" (sic!!!): В. Богучарский, Е.Кускова (еще немного, штук шесть); 4) государственный социалист (академик) И. Янжул.
III. Либеральные течения (без числа). В нем: в) беспартийные демократы: А. Кони и Кугель (homo novus): г) буржуазные либералы: Чичерин, Нотович и Д. Шипов; д) идеалисты: З. Гиппиус, Д. Мережковский.
IV. Умеренно-консервативные и реакционные течения: "Группа эта не выдвинула из своей среды, как известно, ни одного мало-мальски выдающегося таланта: В. Герье, В.Буренин, Т. Локоть, М. Меньшиков; в) аграрии: Ермолов, бюрократ; г) реакционеры: ген. Батьянов, А. Р. Васильев (бюрократ, славянофил), ген. Куропаткин, Неплюев (сектант), Вл. Саблер (об. прок. Синода), В. Розанов, И. Сергиев Кронштадтский".
Если вы скажете, что это такая яичница, какой не видал свет, то ведь ее все-таки придется скушать! Суть не в материале, а в том, что будет болеть живот. И он будет болеть у всей России, ибо, поистине, "без Рубакина не обойдешься". Вот все эти Киреевские, Аксаковы, Рачинские парили в воздухе, махали крыльями: к ним подполз незаметно червячок, "всего только Рубакин, послушный своей мамаше", и "испортил им все блюда", "смешал всем им карты", усадив Аксакова с кн. Мещерским, Иоанна Кронштадтского с Куропаткиным.
Вы скажете, вся Россия скажет: "чепуха"! Но ведь и о "столоначальнике" вся Россия говорила: "взяточник", а император Николай вздохнул: "да, но он управляет Россией". А Рубакин со своей "яичницей" - хотите вы или не хотите а влез в "управление литературой". И никаких средств его оттуда выкурить. "Люблю мамашу": против этого сам Коковцов скажет: "пас".
Разве бы на него напустить Распутина? Говорят, всемогущий человек? Не знаю, что с ним делать.
*
* *
"Мы - глупенькие, да! Но мы будем управлять миром": на этом сошлись Мякотин и "махаевцы". Ничего не поделаешь. Кто же копает землю?
Конечно, не орлы. Социал-демократы съедят всех трудолюбием. "Маленькие. Строим библиотечки. Кладем книжки на полку; пусть там сочиняют что угодно, но - класть будем мы, и этим определим все. Акакии Акакиевичи, говорите? Пусть: пришло царство Акакия Акакиевича, пришло царство смирения, простоты, недалекости. После стольких веков, когда Акакия Акакиевича все угнетали, все над ним смеялись, все на него плевали, - пришел, наконец, великий христианский час, когда Акакий Акакиевич может сам на всех плюнуть".
Вот вам и "титулярный советник": получите "Среди книг" - "вы меня Шекспиром не удивите, и генералом Курловым не испугаете: Шекспира я зачеркну, т. е. просто пропущу его, как пропустил же рубрики: "церковь", "христианство"; а генер. Курлова даже помещу среди черносотенцев: и цензура промолчит... Я неуязвим: "Люблю мамашу. Не Шекспир, а мамаша". Ничего не поделаешь. Он христианин. Мне кажется нередко, что в социал-демократии поднялась ожидаемая и зловещая "заключительная глава христианства". "Последние да будут первыми". Поднялось все убогое, поднялось с невероятной силой! Что-то подспудное дает ему силу, и часто думается, не "Христос" ли это, - не Белый Христос, в лучах и озарении, Которого мы любим и весь мир поклонился Ему; а тот тусклый, без лучей, "Христос", Который за ним стоит и указал калекам придти в мир и завладеть миром, - калекам и больным, худоумным и худородным; и, словом, который сломил гордость и аристократизм мира. Увы, - ведь это тоже есть в Евангелии! И за всю ту сладость, которую XX веков человечество пило от христианства, оно "на остаточек" вынуждено будет выпить вот и эту черную жижицу.
Может быть это и не так. Путается ум. Гадаешь и не умеешь разгадать: да отчего пошлое, отчего именно убогое и бессильное лезет к власти, силе и положению? И никто не может его одолеть, удержать, противиться? "Тут что-то подспудное, темное, всемирное...", - бормочешь, хватаясь за голову...
В. Розанов
"Новое время" 11/24 фев. 1912. No 12901.
БОГ И СМЕРТНЫЕ
- Минута, которая прошла, друг мой, - никогда не возвратится...
- Как "не возвратится"?
- И то, что ты сделал в эту минуту, - никогда не поправится.
- Как "не поправится"?
- Во вне не только наша жизнь воистину есть "одна", и мы приведены в нее для некоторого испытания, - и второго испытания не нужно и не будет, - но каждая минута есть только "эта одна минута", из которой на нас посмотрела Вечность...
Посмотрела. Заметила. И смежила око, - о, какое умаление ей своей единственности, - никогда не взглянет на нас и мы сами никогда не увидим Его.