Черный огонь

Совет Рабочих и Солдатских Депутатов имеет вовсе не ту физиономию, дух, сердце, строй, - как это представляется во всей России, и в особенности, как это представлялось с первых минут революции, в те незабвенные дни и особенно ночи, когда шумел и гудел Петроград и задыхался в парах и дыме, как перевернувшийся вверх колесами локомотив на согнутых и порванных рельсах. "Вот они, победители старого порядка: и что они теперь потребуют с мирных обывателей за победу?" - дрожало сердце, тайно или явно, у всей России. "Кто они"? - Со штыками наперевес, - это явно. Но за этим что? Но за этим кто? Признаюсь, с этою тревогою, и личною и всероссийскою, и я пришел сюда с намерением "выглядеть" - "как", "что" и "чем собственно грозит?"

Ожидал я самого худого, самого поверхностного и легкомысленного, по впечатлению тех крошечных митингов, которые я наблюдал в Екатерининском зале Государственной Думы, где "по-ланкастерски" обучали социалисты друг дружку и по преимуществу брюнеты совершенно безграмотных рабочих. "Здесь я увижу ту же наивность и безграничное доверие пассивных слушателей, и обработку их ораторами, которые не сознают за собою никакой ответственности". "Отвратительное положение, - отвратительное всей России, - и тут ничего нельзя поделать". "Россия действительно вошла в туман, где под ногою ничего не видно, и так же можно провалиться в окошко болота, как и выйти на прелестную сухую лужайку".

Так я думал. Рано забрался в Великую Субботу, и дожидался час открытия собрания, в котором на повестке стояло: "Дальнейшее обсуждение отношения Совета Рабочих и Солдатских Депутатов к Временному Правительству". Это-то меня и волновало. Я собственно "с непременностью" достал себе билет на проход в заседание "Совета Рабочих и Солдатских Депутатов", весь горя негодованием на дерзкую речь Стеклова против Временного Правительства, где он смешал это правительство, коему вся Россия и мы все, обыватели, повинуемся, с грязью, и "не нашел слов для достаточного выражения презрения к нему" и т. д. Как он смел так говорить? В этом тоне говорить? - кипело во мне. Но что "я": важное начинается с того, "как же его речь встречена будет рабочими и солдатами".

Оказалось совершенно все не то и не так, как я предполагал и чего пугалась с самого же начала революции вся Россия. Это вовсе не "солдаты и рабочие", какая-то "охлократическая толпа", пугающая прежде всего элементарностью политического и духовного развития, неумением не только что "управлять Россиею", но и представить себе всю сложность и всю громаду России. Это-то и внушало мысль: "Корабль со слепым у руля". Я сам помню свой трепет от 4 марта и дней десять: "Вы понимаете ли, - говорил я домашним: - буря, а у корабля сорвало руль, сломана машина. Что может быть, кроме самой немедленной гибели?" Так я говорил, так определенно думал. А предмет думанья - вся Россия. Как было жить? На мои слова: "как многие захворали", мне ответили: "Чтo захворали есть люди, которые с ума сошли". И люди - мирные, тихие, отнюдь не "политики", а просто - обыватели. Тревога за Россию, притом не столько политическая, сколько главным образом культурная, - за весь тот духовный, образовательный свет, какой в ней уже имелся, - была чрезвычайна, и доходила иногда и в некоторых до отчаяния. Будущий историк совершившегося переворота должен с чрезвычайным вниманием отметить этот мартовский испуг за культурные сокровища, за церковь, за религию вообще, за христианство вообще, за литературу вообще, за поэзию, науку, академии, университеты. "Ведь для рабочих и для солдат все это есть величина, именуемая в математических вычислениях quantite negligeable, пренебрегаемая величина, которая просто откидывается, как совершенно ничтожная и не могущая повлиять на результат математических выкладок". "В самом деле, что такое для солдат, для чистых солдат, - и для рабочих, опять же чистых рабочих, а не для мастеров и начальников частей рабочей организации, все вопросы и все заботы об академиях, о школах, о каком бы то ни было вообще образовании? И если страна попала в их управление, - то не действительно ли Россия - корабль в бурю без руля и машин?" "Гибель!"