Черный отряд. Тени сгущаются

— У меня кончается терпение, — объявил я. — Что, в конце концов, происходит? Вы, клоуны, только и делали, что дулись в карты да любовались, как Ворон точит свой ножик. — Он занимался этим часами, и от звука стали, соприкасающейся с точильным камнем, у меня по спине бегали мурашки. Это было знамением. Ворон точил нож лишь в том случае, если ожидал, что ситуация станет паршивой.

В ответ Одноглазый по-вороньи каркнул.

Фургон мы выкатили в полночь. Хозяин конюшни обозвал нас сумасшедшими. Одноглазый в ответ одарил его одной из своих знаменитых улыбок и сел на место кучера. Мы пошли пешком, окружив фургон.

Наш груз изменился. Кое-что добавилось. Кто-то высек на камне надпись. Наверное, Одноглазый — во время очередной своей таинственной отлучки.

Вместе с камнем в фургоне лежали объемистые кожаные мешки и прочный дощатый стол, достаточно крепкий на вид, чтобы выдержать вес глыбы. Ножки стола были сделаны из темного полированного дерева с врезанными в древесину символами из серебра и слоновой кости — очень сложными, иероглифическими и таинственными.

— Где вы раздобыли стол? — спросил я. Гоблин пискнул и рассмеялся. — Но сейчас-то вы мне можете сказать? — прорычал я.

— Ладно, ладно, — смилостивился Одноглазый, гнусно хихикая. — Мы его сделали.

— Для чего?

— Чтобы положить на него камень.

— Вы мне так ничего и не объяснили.

— Терпение, Костоправ. Всему свое время.

Вот скотина.

Площадь, куда мы прибыли, выглядела странновато — ее окутывал туман, хотя нигде в городе тумана не было.

Одноглазый остановил фургон в центре площади.

— Выволакивайте стол, парни.

— Выволакивайся сам, симулянт! — пискнул Гоблин. — Думаешь, тебе удастся посачковать, пока мы надрываем пупки?

— Он обратился за поддержкой к Ильмо: — У этого паршивого инвалида вечно наготове какая-нибудь отмазка.

— Он прав, Одноглазый, — заметил Ильмо. Одноглазый принялся возмущаться. Ильмо не выдержал и рявкнул: — А ну, стаскивай свою задницу и ползи сюда!

Одноглазый метнул в Гоблина убийственный взгляд:

— В один прекрасный день я тебя прихлопну, огрызок. Наложу на тебя проклятие импотенции. Как тебе такое понравится?

Его слова не произвели на Гоблина впечатления:

— Я бы давно наложил на тебя проклятие тупости, если бы мог усилить то, над чем уже постаралась природа.

— Выгружайте же наконец проклятый стол! — гаркнул Ильмо.

— Нервничаешь? — спросил я. Перепалки колдунов никогда его не раздражали. Он, как и все, считал их развлечением.

— Да. Залезайте с Вороном в фургон и выталкивайте стол.

Стол оказался тяжелее, чем выглядел. Мы смогли вытащить его из фургона лишь совместными усилиями. Притворное кряхтение и ругань Одноглазому не помогли. Я спросил его, как они ухитрились запихать стол в фургон.

— Мы его в фургоне и сделали, болван, — ответил он и принялся покрикивать, требуя переместить стол то на полдюйма в одну сторону, то на полдюйма в другую.

— Оставьте его там, где стоит, — сказал Душелов. — У нас нет времени на ерунду. — Его раздражение оказало должный эффект: Гоблин и Одноглазый тут же перестали грызться.

Мы уложили камень на стол. Я отошел в сторонку, вытирая с лица пот. Вся моя одежда пропотела насквозь — и это в разгар зимы. Сам камень излучал тепло.

— Мешки, — бросил Душелов. Слово было произнесено голосом женщины, с которой я был бы не прочь познакомиться.

Я подхватил один из мешков и закряхтел от натуги — он оказался тяжел. Я свалил его в кучу остальных мешков под столом. Там уже лежало целое состояние. Никогда в жизни не видел столько сокровищ разом.

— Разрежьте мешки, — приказал Душелов. — Скорее!

Ворон полоснул по ним ножом. На булыжники посыпались сокровища. Мы уставились на них, борясь со вспыхнувшей в душе жадностью.

Душелов схватил Гоблина за плечо, взял за руку Одноглазого. Оба колдуна словно съежились. Троица встала лицом к столу с камнем.

— Отгоните фургон, — велел Душелов.

Мне так до сих пор не и удалось прочесть вечную надпись, высеченную на камне. Я быстро приблизился к столу и прочел:

«ПУСТЬ ТОТ, КТО ПОЖЕЛАЕТ НАЗВАТЬ

ЭТО БОГАТСТВО СВОИМ, ПОЛОЖИТ ГОЛОВУ ПРЕЗРЕННОГО

ЗАГРЕБУЩЕГО НА ЭТОТ КАМЕННЫЙ ТРОН».

Ага. Ясно сказано. Откровенно. Просто. Как раз в нашем стиле. Ха.

Я шагнул назад, пытаясь оценить, сколько своих кровных вложил в эту операцию Душелов. В груде серебра я заметил золотые блестки. Один из мешков извергал необработанные драгоценные камни.

— Волосы, — потребовал Душелов. Одноглазый вытащил прядку волос. Душелов припечатал их пальцем к стенке углубления в каменном блоке (как раз размером с голову), потом шагнул назад и взял за руки Гоблина и Одноглазого.

Они начали колдовать.

Сокровища, стол и камень стали испускать золотистое сияние.

Можно считать, что наш архивраг уже покойник. Половина мира попытается овладеть такой добычей. Слишком уж она велика, чтобы противиться искушению. Его предадут свои же.

Впрочем, я увидел, что у него есть слабенький, но все же шанс выкрутиться: Загребущий может украсть сокровище сам. Но ему придется попыхтеть. Никто из пророков мятежников не в состоянии преодолеть магию одного из Взятых.

Колдуны завершили работу.